 |
| Красота, романтика и драма живут не только в городах. Фото Романа Шемонаева. Модель Ольга Сычева |
«Внучка» и вдовец
Вот в этой-то деревне и жила Валя. Точнее, в поселке ее называли Валентиной Сергеевной и почитали особо – Валя в поликлинике работала медсестрой и умела так аккуратно поставить укол или взять кровь на анализ, что даже самые капризные дети ее не боялись. И хоть не отказывала она никогда и никому, почтительные имя-отчество к ней пристали плотно – заискивали старушки, чтобы, как говорили, «рука легче была». Да куда уж тут легче? Вату на пятой точке они замечали чаще, чем тоненький укол. Из-за уколов этих и не уехала Валя в город вслед за родителями – больная бабушка здесь оставалась. Упрямая, она никак не соглашалась перебраться в город, к корове своей привязалась, как к ребенку. Уже и коровы нет, и родителей, и квартиры в городе, а бабушка все живет, кряхтя, в деревне и внучку рядом держит. Рядом с их домом – еще один, почти что обжитой. Почти потому, что зимой там никто не живет, на лето только приезжает щупленький старичок – бывший военный с огромной грудастой женой. Татьяна Ивановна всех старушек деревенских в страхе держит: кур во дворы не выпускать, раздражают, петуха заткнуть – спать мешает, рябину срубить, а картошку садить вниз глазками – она читала, так надо. Только прошлым летом она не приехала, и по потухшему взгляду отставного вояки стало понятно, что не приедет уже никогда. Старушки местные даже приуныли, хоть и немало хлопот им Татьяна Ивановна доставляла, но зато было что пообсуждать долгими зимними вечерами, не все одни письма из города вслух читать да сериальную жизнь переживать. А Николай Семенович остался насовсем, городскую квартиру освободив для детей.Забор да калитка
Зиму прожил он тихо, ни с кем знакомства не водил, среди старушек был единогласно признан нелюдимым. А вот Валю как-то приветил. Они в поселковой поликлинике столкнулись: - Ну что же вы не сказали, что спину прихватывает? – кротко пожурила старика Валя. – Я к вам сегодня вечером зайду и уколы сделаю, нечего с больной спиной за десять километров ходить. Раз пришла, второй, а потом стала чаще заходить – то ужин поможет приготовить, то просто поболтать за жизнь. Старик по-отцовски к ней привязался, ждал, когда с работы придет, и думал, о чем же будет сегодня вечером своей подруге рассказывать. Специально для нее он весь день слушал радио, чтобы все новости пересказать, для нее и альбом старый, запыленный на свет вытащил, и жизнь свою прошлую, армейскую, до Вали никому не интересную, вспоминать полюбил. А той радостно было слушать старика. Но больше она любила, когда Николай по дому работал – он и у себя дрова переколет, и к бабушке Валиной пойдет. Но главная мечта у него была – забор новый Вале сделать. - Дом без забора, Валюш, что девка без платья, - любил приговаривать старик. – Он ведь пустой, дом-то, необжитой. Забор нужен. Мы его краской зеленой покрасим, ворота сделаем, а у калитки ты цветов насадишь – то и ладно будет. Валя кивала, ей нравилось смотреть, как бойко летает топор в умелых руках мастера, как блестит на солнце старая пила, слушать, как аккуратно стучит авторитетный молоток.Бес в ребро
Забор уже перестал быть мечтой – Николай начал копить деньги на столбики и доски, откладывал их в книжку про войну и каждый вечер любовно пересчитывал. И в тот вечер опять говорили о заборе. - Будет тебе забор, Валюш, будет и калитка, чтобы женихов встречать. - А на что мне женихи? – перевела взгляд в окно Валя. - Замуж выйти, детей нарожать. Дело не мое, понимаю, но без них нельзя. Ты ж мне как дочь… - Так ты меня замуж возьми, - набралась смелости Валя. - Шуткуешь все? – смутился дед. – Мне ж семьдесят осенью было, а тебе тридцать только. Валя заревела, не выдержала. Тут все и раскрылось. Что давно уже не дед он для нее, а мужчина – такой, о котором только мечтать можно. - А каких женихов? Каких женихов тут ждать, - ревела Валя. – Лешку-алкоголика с флягой спирта за пазухой? Поселковых парней? По тем, что остались, тюрьма плачет, а нормальные все в городе. Мне мужик нужен, я ж давно тебя приметила… Поначалу Семеныч опешил, спохватился только, когда Валя рубаху на груди рвать начала, и озверел. Нет, не на нее обозлился, не на Валю, решившую соблазнить старика. На себя, глупого, недалекого, оттого, что не смог сразу понять, отчего так ласковы были руки, когда разминали больную спину, отчего ревела Валя, когда он зимой надолго слег, отчего каждый день появлялся новый букет ромашек на окне. Бесстыжую девчонку он выставил за дверь, наказал больше не приходить, глупостями голову не забивать: - У тебя жизнь вся впереди, дети! А ты за старика собралась, дура! В жизни не ругался Степаныч, а тут не сдержался – так отчего-то скрутило в груди, что хоть соседским псом на луну вой. Валька убежала реветь домой, а Николай закрылся в доме и не выходил оттуда несколько дней. Лежал на кровати, думал и смотрел, как вянет букет на окне, как там, за занавеской, опустив голову, бредет на работу Валя, как возвращается поздно вечером, уставшая. Украдкой смотрит в его окно, но не заходит – не велено. Тихо лежал на кровати Семеныч, тихо и умер. Даже ходики на стене не остановились – так только в фильмах бывает, а в жизни все намного проще. Валя почувствовала неладное сразу – не дрогнула занавеска, когда она за водой ходила. И вечером холодным никто печь не затопил. Прибежала, завыла, старушек позвала. Старушки к смерти привыкли, они знают, что делать: доктора вызвали, Степаныча обмыли, телеграмму в город детям дали. На похороны Валя пошла с гвоздиками – специально за ними в поселок сходила. Хоть и любил ромашки старик, но так положено. Уже вечером в окно дома постучали, на крыльце стоял парень: высокий, нескладный, смешной: - Я сын соседа, Степаныча, принес книжки ваши – тут подписано, - и, помолчав, добавил. – А что же вы, соседушка, забор возле дома не поставите? Дом без забора – что девка без платья, нехорошо.Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта
