 |
| В.Л. Богданов в Куртяево, 2006 г. Фото Владимира Ларионова |
Президент республики
- Всеволод Леонидович, я читала, что в локальном масштабе вы прославились еще в детстве, когда были президентом какой-то детской республики. Что это была за республика, расскажите, пожалуйста. - Если уж рассказывать о моей собственной жизни, то я родился в Архангельской области. Это было в 1944 году. Война завершалась. Моего отца убили в конце 1944 года, а я родился в начале. Моя мама, Нина Павловна, молодая женщина, очень переживала смерть отца. Я жил у бабушки, а мама строила город Северодвинск. Она – выдающаяся женщина, до сих пор о ней легенды ходят. Я жил у бабушки вблизи Архангельска, в очень красивом селе на берегу Северной Двины, на горе, или на угоре, как там принято говорить. Потом я переехал к маме. У мамы уже была другая семья: спустя десять лет после гибели отца она вышла замуж, там были дети. Я чувствовал себя как-то неуверенно, и мне предложили пойти в школу-интернат и создать там местное радиовещание. В то время возникали всякие новшества, всем хотелось как-то по-особому построить свою жизнь. У нас, с одной стороны, вроде была романтика – школа-интернат в Белом море, на острове Ягры, где находился завод атомных подлодок «Звездочка». Это была закрытая территория, куда нельзя было въехать без пропуска. С другой стороны, там жили в основном сироты, дети, у которых не было родителей. И вот в этой обстановке мы решили создать свою республику. Как у Белых и Пантелеева «Республика ШКИД», но только в других обстоятельствах. И меня избрали президентом этой школьной республики.Бунт на острове
- Однажды возникла драматическая ситуация: воспитательница ударила мальчика-третьеклассника и еще, в развитие наказания, лишила его обеда или ужина, я сейчас уже не помню. Мы тогда возмутились. Мы – это девятый класс, в котором учился школьный президент. - Президент - не кто-нибудь! Это было в 1959 году? - Да. И тогда старший воспитатель, неплохая, но резкая женщина, сказала: «Ах вы, мерзавцы! Вы еще будете тут выпендриваться?! Я вас всех сегодня лишаю ужина!» На это мы ответили: «Хорошо! Мы вообще не будем ходить ужинать, а также завтракать и обедать». Это было объявление голодовки. Тогда директор школы взял со стола счеты и запустил в нас со словами: «Мерзавцы, что же вы творите?!» Так проголодали дней шесть. - Шесть дней?! И вам, детям, это позволили? - Да, шесть дней. Потом некоторые из ребят стали падать в обморок. Я перепугался и, пробравшись пешком в город, пошел в горком комсомола. Рассказал об этой ситуации, о том, что мы не ходим в интернатскую столовую уже неделю. Конечно, мой рассказ вызвал полную панику. А меня, зачинщика, исключили из комсомола и из школы-интерната. Должен сказать, что для меня это была безумная трагедия, поскольку в горкоме комсомола меня уважали. - Это в 15 лет? - Да-да! И вдруг такое… И горком комсомола подтвердил, что решение было принято правильно. У них возникла паника, потому что вся школа возбудилась и могла после этого объявить голодовку. Поэтому в интернате меня все-таки оставили, но с должности старшего вожатого сняли, с президента республики тоже сняли. Я остался только журналистом школьного радио. Конечно, это было трагично для меня. Меня запугивали: «Ты соображаешь, что ты делаешь?! Ты соображаешь, чем это для тебя кончится? На тебе ж клеймо будет, как на животном». И тогда со мной встретился один парень - журналист из молодежной архангельской газеты Женя Салтыков. Он провел со мной два дня. Не знаю, чем я его так задел за живое, но он написал огромный, на две полосы, очерк в молодежной газете, который назывался «Человек стоит на своем». И сразу, как только публикация появилась, состоялось бюро обкома комсомола, где на меня смотрели уже совсем другими глазами.На Магадан!
Так или иначе, но после этого я зауважал журналистику. Мама моя говорила, что я странный парень, нормальные люди не идут в журналистику, в журналистику идут неудачники. Но я думал, что это профессия, которая по-настоящему все может перевернуть в сознании, может спасти человека и так далее. Я окончил школу и поехал поступать в институт. Поступать я решил в Институт авиационного приборостроения в Ленинграде (ЛИАП). И поступать поехал не один, а вместе с любимой девушкой. - У вас уже тогда любовь была? - Да, я влюбленный был всю жизнь. И она завалила экзамены. Я психанул, и мы вернулись обратно в Северодвинск. Когда я вернулся, меня пригласили работать в редакцию областного архангельского радио. Мне было 17 лет, когда я начал там работать. Так начался мой путь в журналистику. Чтобы остаться в газетном формате, пропущу очень многое. В моей жизни был Магадан. Оказалось, что самые лучшие годы жизни мы прожили на Колыме, в Магаданском крае. Я создал там себе хорошую репутацию и, как всегда, вознесся не ко времени. Я был заместителем редактора партийной газеты, самым молодым замредактора партийной газеты в Советском Союзе. Затем я стал сначала собкором «Советской России» по Карелии и Мурманской области. Там я проработал всего год, а потом меня перевели в аппарат «Советской России». Когда я работал в Карелии, мне это нравилось, казалось, что оттуда мы никуда не уедем больше. Жена на это говорила: «Ты все врешь. Тебя поманят, и…» Вот меня поманили в Москву, и я, конечно, сорвался.Фантомы прошлого и новые люди
В столице работал с легендарным редактором Михаилом Федоровичем Ненашевым. Потом его назначили министром и он пригласил меня на работу. Затем, в конце 80-х годов, Ненашев перешел работать в Гостелерадио. Я стал генеральным директором программ телевидения, занимался формированием программ всех телеканалов, потому что все они относились к одной системе Центрального телевидения. - То есть фактически вы отбирали контент? - Да, я отбирал контент. При этом возникали очень острые ситуации, потому что у Ненашева первым замом был Петр Николаевич Решетов, к сожалению, уже покойный. Хороший был человек, но он был фанатом той жизни. Он мог позвонить и сказать: «Богданов, отключи сегодня питерский канал, а то Белла Куркова готовит там что-то в «Пятом колесе». Только я мог это по должности сделать, больше никто. - А как это можно было отключить? - Просто. Нужно было сделать так, чтобы не было эфира. Никаких особых усилий для этого не требовалось, отключил – и все. - Нет, я понимаю, что технически это нетрудно сделать. Но ведь это же вызвало огромный резонанс! - Вот именно. Я об этом говорю не для того, чтобы подчеркнуть свою роль, а потому, что время от времени он такую команду давал. Я ему отвечал, что не буду этого делать. «Я тебе приказываю», - повторял он. «Если мы с тобой это сделаем, - говорил я, - то мы навсегда останемся в памяти как…» Понятно, как кто. Тогда он звонил Ненашеву и жаловался, что я ему не подчиняюсь. Михаил Федорович принимал решение. Он говорил, что если Богданов так решил, то я верю, что этого действительно нельзя делать. С Беллой Курковой мы всегда были в хороших отношениях. Или, например, ведущий «Поля чудес» Влад Листьев, с которым у нас были самые теплые отношения. А начались они с неприятностей, потому что он сделал несколько передач про секс, про конкурсы красоты, потом была передача «Пестрая лента». Я стал на его пути, я ему помешал. Но в конечном итоге он победил, стал прекрасным ведущим. Потом Листьев привел Костю Эрнста с его первой передачей «Матадор» и уговорил меня посмотреть первую модель этой передачи. Я ее поставил в эфир без всякого решения коллегии.«Чип в башку»
- Я сейчас читаю мировую аналитику о медийном пространстве, каким оно будет в ближайшем будущем. Там есть правильные мысли - тревога за печатные СМИ и так далее, но одновременно туда вкраплены такие, например, мысли, что реклама в ближайшие годы уйдет в телеконтент. Вы представляете, это даже не пиар, а реклама чистая, а человек даже не будет знать, что это реклама. Она уйдет в контент и подменит информатику, журналистику. Это будет реклама, в том числе и политическая, и человека будут кормить вот этим всем. - А у нас сейчас этого разве не происходит? - Происходит. И очень активно. - Есть специальные журналисты, которые именно этим занимаются, причем с большим успехом. - Так вот. Когда это все произойдет и общество будет питаться таким так называемым информационным продуктом, я думаю, в результате мы увидим огромное падение общественного интеллекта, снижение влияния общества на власть. В конце концов будет утрачена сама личность. Личность, понимаете?! Это же мечта глобалистов – чипы каждому в башку, и можно запросто управлять, информировать и жить. Все, что сейчас происходит на телевизионных экранах, - это такие бассейны – не океан, не море, не стихия, не жизнь, – это то, что в тебя предлагают впихнуть. Мне кажется, что сегодня телевидение ждет таких менеджеров, которые смогли бы привнести в общество чистоту взаимоотношений. Нужен менеджер, который был бы фанатом аудитории в хорошем смысле слова.Быстрые миллионеры
- Скажите, пожалуйста, а почему вы в конце концов ушли с телевидения? Тогда, в перестройку, интерес к телевидению, к телеведущим был просто невероятным. Все эти ребята очень быстро прославились. - Но я-то на телевидении работал чиновником, я был фактически менеджером. И вот что тогда происходило. Коллегия Гостелерадио определяла цену минуты рекламы. Она была занижена в дикое количество раз. 2 тысячи 500 рублей надо было заплатить за минуту, на самом деле она стоила 30-40 тысяч долларов. Разница оставалась в твоем кармане: в твоем личном кармане или кармане твоей редакции. Я был категорически против этого. - Но ведь нужно было время, чтобы рекламный рынок установился, приобрел цивилизованные формы. Это же сложный процесс, медленный. - Какое там медленный! О чем вы говорите? Рекламный рынок мигом был захвачен группой парней. Тогда шла просто жуткая борьба, которая оказалась незамеченной извне. Все думали, что там Лисовский главный, еще кто-то. А на самом деле все захватила группа «Видео Интернешнл», которая так тогда еще не называлась. Это люди со стороны, и они сразу сообразили что к чему. Никто себе не отдает отчета, что самые большие деньги - они именно тогда появились. Люди за один месяц становились миллионерами. Это была одна ситуация. Когда председателем Гостелерадио пришел Кравченко, эти ребята, которые привыкли там чувствовать себя хозяевами, говорят ему: «Сева, конечно, хороший парень, но лучше убрать его с должности генерального директора». Я думаю, что это было именно так. Я ушел, а перед этим ушел Сагалаев. - Он тогда начал ТВ-6 создавать? - Нет. Он тогда был президентом Международной конфедерации журналистских союзов. А я создал себе самостоятельную структуру, которая называлась Журфонд. И мы здесь с ним начали работать. - Это была структура типа Литфонда? - Да. Сначала мы должны были заработать деньги. Проектов было много. Выпускали печатную продукцию, много чего другого делали. Союз журналистов участвовал и в создании ТВ-6, даже деньги туда вкладывал.«Устаю безумно»
- Вы все время свою дорогу искали, по которой, как вам казалось, правильно двигаться. - Я могу сказать, что я никогда не любил свою нынешнюю работу. Она безрадостна для меня. Я устаю от нее безумно. С первого дня, когда я пришел сюда работать, я создал две структуры. Первая из них - клуб ветеранов прессы. Когда мы проводили первые встречи в Домжуре, я увидел, что один из известных журналистов спрятал бутылку в карман. Это был человек с известнейшим именем, и вдруг до меня дошло, что они никому уже не нужны, редакции о них не заботятся. И мы организовали для них в Домжуре бесплатные воскресные обеды, они и сейчас продолжаются. Самое главное, что там они стали справлять свои юбилеи и дни рождения. И второе, что я сделал, – создал клуб детей погибших журналистов. У нас есть закон: все эти дети должны закончить университет.Или ты делаешь деньги, или ты...
...Престиж и репутация журналиста очень сильно упали в последнее время. 18 лет назад прессу называли четвертой властью. Теперь ее принято называть второй древнейшей профессией. Хочу сказать, что в конечном счете все зависит от того, кем ты себя в нашей профессии ощущаешь. Мое глубочайшее убеждение, как бы то ни было, но это зависит только от тебя: в пиар ты пришел, или ты пришел деньги делать, или ты по натуре журналист. А вот в отношении того, что у журналиста статус должен быть такой, как положено, чтобы соблюдались условия, обозначенные в международной карточке журналиста, я не могу похвастаться здесь какими-то большими успехами. - А вы пытаетесь эти проблемы решить? - Все время пытаемся. Первое, что реально удалось, что сами журналисты могут куда-то поехать с этим документом и чувствовать себя человеком. Но они могут вернуться… - …и перестать это чувствовать? - Нет, они уже требуют к себе такого же отношения. Это зависит от тебя самого - требовать, чтобы тебя уважали, чтобы это все было. Я не знаю, рассказывал я вам или нет, что в советское время я написал три очерка о сектантах-инициативниках. - Нет, не рассказывали. - Они считались врагами советской жизни. Это такая секта баптистов. И они мне безумно понравились. Это ребята, которые не пили, не прелюбодействовали, потому что считали, что жена должна быть одна. Там глава секты был старостой в школе вечерней молодежи, бригадир бригады коммунистического труда. И я выступил с тремя очерками о том, что такие хорошие люди считаются изгоями общества. Может быть, все должно быть наоборот? Я рассказал их биографии, рассказал об их поступках. Первый материал был напечатан в «Магаданской правде», и утром начался скандал. Главный на меня накричал, я ему сказал, что он может меня уволить, – я всегда был самолюбивый. И в обкоме был скандал, но тут какой-то генерал КГБ умный попался. Он позвонил и сказал: - Какой умный парень. Как он правильно сделал. Ну почему мы сами плодим врагов? И тут все переигралось. Мне говорят: - Перестань, возвращайся, маленький дурачок. Я тоже не прав, я тебе объявляю благодарность и премию даю в сто рублей. Я вернулся, гордый, конечно. А когда материалы прошли, я отправился домой. Был поздний вечер, и в арке дома вдруг отделяется какая-то тень. Смотрю, Володя Попов – староста школы и глава этой секты. Подходит ко мне и говорит: - Богданов, я хотел сказать, что Бог у тебя в глазах. И ушел. Я с тех пор это запомнил. Вот так надо относиться к этой профессии.Журналистика должна вернуться!
Журналист должен измениться: он не должен быть таким, каким был традиционно. В основе должно остаться расследование – это правильно, но журналист должен меняться. И второе – это статус. За статус надо бороться в обществе. Кроме этого, и сам человек должен этот статус свой нести. Журналист – это, конечно, не мессия, но Бог в глазах должен быть. - Что самое главное сегодня для вас? Что самое больное и самое важное? - Самое главное – и я говорю как на духу – это вернуть российский журнализм в общество. Нужно, чтобы журналистика не была в услугах у политтехнологов и зажратых пиарщиков, а вернулась бы к людям. Чтобы личность чувствовала себя защищенной, чтобы человек был уверен в себе и в обстоятельствах жизни вокруг. Я думаю, что нужна такая журналистика, которая понятна, близка и, самое главное, без которой невозможно обойтись. Нужно, чтобы она пришла обратно. Эти мальчуганы, которые сегодня от имени власти пытаются внести какие-то поправки в законы, которые пытаются все, как они говорят, жестко упорядочить, одеть журналистов в каски и избить с помощью сподвижников тех, кто нападает на толпу, я думаю, что они никогда не достигнут успеха. И это не принесет успеха тем людям, которые называют себя политиками. Я мечтаю о том времени, когда политики повернутся к общественному мнению, к общественному сознанию и поймут, насколько важно для них быть моральными авторитетами, быть, если можно так сказать, реальными вождями нации. Если, конечно, у них есть такой позыв. И в этой своей работе я больше всего полагаюсь на тех, кто не ушел от профессии, кто остался журналистом.Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта
