Пикник на острове Мертвых

Мудьюг: короткая долгая жизнь от печали до радости

Погода такая, что хочется просто жить. Подставлять лицо солнцу, соленым брызгам и громко петь. Без страха быть услышанной - водомет на катере нашего «вездехода» Константина Зотикова переорет любого. Боже, красота-то какая по левому борту - на дальней глади моря белоснежные лебеди. Как я понимаю Чайковского, о таком только музыкой можно рассказать. Если выбросить из нее печальные мотивы. Но это не получится даже в такой дивный день. Мы идем на Мудьюг. На остров, где в лагере смерти без малого 86 лет назад какой-то английский или отечественный белогвардейский гад держал под прицелом и мою судьбу.

Заросла народная тропа

Крепче всего хранит память об оккупации Севера 1918-1920 годов комариное племя.

- Ух, интервенты проклятые, - машем руками, только вступив на облизанные морем камни острова. Уж на что стоек гранит, но и его, высеченного в стелу для памяти вечной, крошит забытье.

- Осторожно! - кричим друг дружке, шагая по прогнившим черным доскам заросшей иван-чаем народной тропы к первому на земле Российской концентрационному лагерю. Аглицкому изобретению.

Печально стонут голодные комары. И больше ни звука в безветрии... Это в советские годы было, как в гайдаровской военной сказке: пришли пионеры - салют, идут пароходы - привет, от тысяч экскурсантов - поклон святому месту. Теперь и на море тихо. Не отвлекаясь на героическое прошлое, проходят мимо суда. Говорят, только «Клавдия Еланская» верна традиции - всякий раз напротив музея поминает гудком замученных интервентами. Наверное, капитан ее не молод...

Бывший историко-революционный музей понижен в звании и назван отделением областного краеведческого. У него есть смотритель, но он сейчас в Архангельске, приболел. Поэтому экскурсоводы у нас молчаливые.

«Место больницы, построенной из досок. Арестованные называли ее покойницкой, так как оттуда никто не выходил живым». «Могила тринадцати заключенных, расстрелянных за побег» - под этим камнем должен был лежать и мой дед.

...Между нами пятнадцать лет небытия: от его смерти до моего рождения. Не знаю, истово ли верил в советскую власть поморский парень Кузьма Банев или случайно попал в мясорубку Гражданской войны, но что такое ад, он, крещеный, узнал на земле.

Это было 15 сентября 1919 года. Мудьюгский лагерь восстал. Наступает предел мукам, когда остается только два пути, на одном из которых смерть оставляет маленькую щелочку. 53 политкаторжанина под пулеметным огнем смогли добраться до Черной башни маяка, где их ждал карбас. А оставшихся в лагере - смертельная «рулетка». Выбрали иноземные палачи какую-то цифру, и каждого, на кого при счете она падала, ждала пуля. Одним из них был мой дед.

Сколько лет живут сосны? Может, вот на эту он смотрел, прощаясь с жизнью, когда прозвучал новый приказ: вывести из строя священнослужителя и расчет провести по-новому. Если верить семейному преданию, то какому-то богобоязненному гаду, будь проклято, но не забыто то страшное время, должна сказать я спасибо за жизнь.

«Помните этот остров»

Тюрьма. В ней прохладно. И жутко. Сердце сжимает жалость, когда смотришь на скупо нарезанные досками спальные места двухъярусных нар: меньше метра для каждого каторжника. Лежанки пронумерованы, самая большая цифра - 352. Глажу рукой почерневшее дерево. Прости, дед, что редко вспоминала, что впервые приехала поклониться твоим мукам...

Вряд ли это ты оставил безымянную весточку на стене вечным химическим карандашом: «Здесь простились». Слишком красивый почерк для деревенского парня. А вот расписался «на добрую и долгую память», может быть, знакомый тебе Спиваков Федор, выбывший 29 сентября 1919 года, и житель Пинежского уезда Никита Драчнев. Кто-то из вас старательно записывал на стене дни календаря, последнее в счете - 31 июля, четверг... А рядом из другого времени, размашисто, по-хамски: «Здесь был Вася. Из Красноярска».

В послании к потомкам, которое участники второго областного слета комсомольцев замуровали под камнем для молодежи 2017 года, есть такая строчка: «Помните этот остров». Плохо у нас помнить получилось. Но жизнь продолжается. И мы идем на ее шум по Мудьюгу, название которого, если верить одному из источников, в переводе с забытого языка звучит так: остров мертвых.

Это вам не курорт!

- К нам нельзя, военная часть, - перекрикивает стрекот дизеля морячок из-за колючей проволоки.

Артема призвали из Тюмени, служит дизелистом. Смеется над моим вопросом:

- Какие могут быть увольнительные! И девушек здесь нет. А служить хорошо, мы тут как одна семья!

Пользуясь редким случаем, передает привет маме и всем близким матрос Андрей Кротов. Он с Ягр, поэтому особо рад нашему подарку - стопке «Вечернего Северодвинска». Взамен дружеское предупреждение:

- Если по лесу пойдете, осторожнее на сырых местах - гадюк много.

В таком случае мы лучше мокрым бережком, к Черной башне.

На самом краешке земли загорает мужчина с мемуарами маршала Жукова в руках. Намек на условия, приближенные к курортным, электрика-дизелиста Рогозина обижает:

- Только что от грязи отмылся - старый дизель снимал. Просто так нам деньги не платят. Одни комары могут с ума свести. Вам их взаймы не дать?

Верим: ему и напарнику по отчеству Филиппыч пятнадцать дней вахты нелегко даются. Их имение - ладный домик под заголовком СУДС - служба управления движения судов. А для смеха есть другая расшифровка: самый удобный дом свиданий. Куда еще удобнее: 50 км до Архангельска, а вокруг ни мужчин, ни женщин - только сотрудники, общим счетом меньше десяти.

Раз один шутник решил оправдать подпольное название базы. В новогоднюю ночь позвонил в фирму по доставке плотских радостей: «Пришлите двух Снегурочек». На другом конце провода, пока до адреса дело не дошло, радостно так подтверждали: «Да-да, доставка бесплатная, диктуйте, куда...»

Нет, не видать Мудьюгу продажной любви. Здесь только настоящая может выжить, которую время и очень сжатое расстояние консервируют. Как высушенные до звона солнцем и ветрами балки деревянной Черной башни, с которой 103-й год светит маяк.

Кто работать будет? Пушкины!

- А куда тут денешься? Бывало, соберешь чемоданы, но что дальше? - симпатичная женщина Любовь Пушкина, смеясь, объясняет одну из причин крепости семейных уз.

Она работает техником, муж Сергей - начальником. Общее звание - маячники. Первая дочка подрастала на Терско-Орловском маяке, второго ребенка родили на Вепревском, младшего - на Мудьюге, с которым второй десяток лет расстаются только на время отпуска. Поженились они в 18 лет, а до этого вместе учились в верхнетоемской школе. Уже человеком семейным Сергей попал в Афган. Все его знаменитые боевыми действиями точки прошел. И больше ничего вспоминать об этом не хочет.

- Наша старшая дочка тоже маячница. Здесь, на Мудьюге, во время каникул познакомилась с матросом из Ростова. Теперь служат вместе. Хотят на квартиру заработать и - на Большую землю. На двоих по 15 тысяч в месяц получаем, но на что их здесь тратить? А продуктами нас бесплатно снабжают на весь год, даже картошку из Питера везут. Работать на маяке не тяжело, особенно после того, как свет из города провели. Тяжело морально.

У Сергея я про личную жизнь не спрашиваю: мужчины ее морем да лесом сдабривают. А каково еще молодой, несмотря на звание «дважды бабушка», женщине?

- Туфли надеваю только на праздники и день рождения, когда весь остров вместе собирается, - рассказывает Любовь. - Ой, как раньше хотелось трамвай увидеть да чтобы в автобусе потолкали... по магазинам походить. А сейчас два дня в городе, и все, хватит. Засасывает такая жизнь.

В конце июля вспыхнет, проводив белые ночи, огонь Черной башни. Тогда опять начнется «путина» лампочная. Стоваттки еще советского выпуска перегорают часто, а без их света любая морская махина на прикол встанет - вот какая сила в руках маячников!

Ну, что еще об уникальном опыте их жизни рассказать? Маленькие дети на маяках не болеют. Да и взрослые тоже. Сергея, например, медицина лет двадцать не видела. Рыбы с каждым годом все меньше. В этом году, рассказывают Пушкины, на берегу валялось много дохлой, а птицы не клевали - не видели такого еще ни разу! Нечистой силы здесь не боятся. Хотя иногда утопленников к берегу прибивает. В сотни раз чаще - тех, кто за грибами-ягодами или на пикники приезжает. Деревенских гостей острова отличает скромность, многих городских - поза «пальцы веером». Самое тоскливое время начинает тянуть душу в ноябре и заканчивает январем. От маяка до желанной весны, наверное, ближе, чем от городской равнины... Если нестерпимо захочется вырваться, Сергей поднимается на вышку СУДСа. На высоте 64-х метров над уровнем моря ветер лишние мысли выдувает. И Северодвинск с нее, кстати, виден.

- Я первый раз на Мудьюг в семнадцать лет приехала, на экскурсию. Ой, подумала, где же люди в наше время живут, бедные. Так жалко их стало! - догадывается Люба о наших чувствах.

А нам не жалко. Наоборот, потеплело от встречи с островитянами. В таких местах, наверное, не только тело, но и душу болезни цивилизации не берут...

Поделиться с другими!
Понравилась статья? Порекомендуй ее друзьям!
Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта