Летопись корабельного доктора

Он прошел Великую Отечественную на суше и на море, видел смерть, спасал жизни других и считает долгом рассказывать правду о войне

Сегодня он - известный исследователь истории Северного флота Владимир Васильевич Щедролосев с беспощадным кредо - без документа нет правды - беседует с читателями «Корабельной стороны».

Назвали мальчишку Володей

Есть у Владимира Васильевича Щедролосева необычный «крестник» - мальчишка Володя, родившийся в новогоднюю ночь 1945 года на военном корабле в штормовом Баренцевом море. День 31 декабря сорок четвертого в истории Северного флота - дата трагическая: у Рыбачьего немецкая подлодка подстерегла и торпедировала транспорт «Тбилиси». Среди тех пассажиров, кого удалось тогда снять с его борта, оказалась и женщина, у которой вот-вот должен был родиться ребенок. Ее передали на эсминец «Живучий», и здесь моряки спешно обустроили в одной из кают больничную палату, а старший фельдшер Владимир Щедролосев принял роды. К счастью, они прошли без осложнений. Мальчик родился крепышом, удивив всех хорошим аппетитом, и тем, что не реагировал на качку.

Выяснилось, что на пароходе «Тбилиси» женщина, жившая раньше в Холмогорах, пыталась добраться в Лиинахамари, где смотрителем маяка служил ее муж. Она же и поведала о традиции называть детей, родившихся в море, по имени кораблей. Но не называть же дитя Живучим?! Ей предложили - прежде, в английском флоте, «Живучий» назывался «Ричмондом». Нет, ответила женщина, Ричмонд - имя мужское, но не русское и спросила, как зовут доктора, принимавшего роды, и тогда уже согласилась - пожалуй, и муж не будет возражать, если назовем его Володей. Запись о рождении ребенка, как и полагается, штурман внес в вахтенный журнал.

На Севере дальнем

В училище их готовили по ускоренному курсу - война калечила людей без передышки. Практику Щедролосев проходил на Северном флоте. Его направили на один из мобилизованных рыболовных тральщиков, приписанных к службе наблюдения и связи. Расстояния в Заполярье большие, в море и вдоль арктического побережья ходили часто и надолго. Год 1943-й выдался тяжелым, но повезло - уцелел, вернулся, сдал на «отлично» экзамены и получил назначение на Север.

Здесь уже готовились получать от союзников восемь эсминцев - по американской классификации - «Flushdeckers», а в русском флотском просторечии - «шипы». Военфельдшер Щедролосев попал в экипаж «Живучего» и на этом корабле служил до Победы. Эсминец вошел в историю флота как заслуженный корабль - 58 выходов в море, 38 раз - для сопровождения конвоев, два - для спасения людей, остальные - на поиск и уничтожение подлодок. Одну немецкую лодку «Живучий» потопил тараном. Случай, можно сказать, известный, хотя мало кто знает, что тогда от мощного удара форштевнем о корпус субмарины многие на эсминце получили контузии, и младший лейтенант Щедролосев в их числе.

А еще был эпизод, не лишенный фатальности. В январе сорок пятого комдив Михаил Дмитриевич Осадчий решил взять его с собой на эсминец «Деятельный», временно, на один выход в море. Щедролосев уж и фельдшерский чемоданчик собрал, но в последний момент распоряжение «переиграли». Эсминец «Деятельный» ушел сопровождать конвой в Молотовск и... погиб. Из 124 человек экипажа спасли только семерых. Что это, как не счастливая судьба?!

Что греха таить, 9 мая сорок пятого за долгожданную Победу не с чаем чашки поднимали. Только вот младшему лейтенанту Щедролосеву в тот день ни капли «наркомовских» выпить не довелось. Утром, когда еще спал, его растолкали - командир БЧ-4 Николай Васильев на радостях салютовал из ракетницы, и один из зарядов рванул так, что руки превратились в кровавые ошметки. Вызвали катер, повезли раненого в мурманский госпиталь. Приехали, а там все пьяные! К счастью, хирург оказался трезвым. Вот он-то с Щедролосевым, не отходя от операционного стола восемь часов, что называется, «собирал» конечности невезучего офицера. Бывший командир БЧ-4 эсминца «Живучий» Николай Васильев без рук не остался, после войны еще и автомобиль водил, а младший лейтенант Щедролосев тогда вернулся на корабль поздно вечером и смертельно усталый завалился спать.

Свет «Авроры»

На Севере он служил еще четыре года, как говорится, не вылезая из морей, не покидая корабля, честно, даже фанатично отдаваясь делу. Это заметили. В сорок девятом его вызвал флагман и предложил новое назначение, не куда-нибудь, а в Ленинград, на крейсер «Аврора»! К новому месту престижной службы Владимир Васильевич уехал с супругой - северянкой, выпускницей архангельского мединститута, к слову, одной из четырех дочерей известного капитана Федора Панфилова. Для Валентины Федоровны, которая сполна испытала и голод, и холод войны, а затем, став женой флотского офицера, - еще известные житейские невзгоды, переезд тоже был заслуженной наградой.

Сегодня, как и в прошлом, на «Авроре» работает музей, очень неплохой, кстати, но каково же было мое удивление, когда в списке тех, кто организовывал его экспозиции еще в пятидесятых, я вдруг увидел фамилию Щедролосева! Оказалось, энергичный, разносторонне образованный военврач и здесь проявил себя как активный общественник. Сегодня, рассказывая об этом эпизоде, Владимир Васильевич скромно «оправдывается» тем, что среди его подопечных на крейсере оказались сплошные здоровяки, но, думается, дело тут не в избытке свободного времени, а в живом интересе к истории, который он уже тогда испытывал, а еще и в ответственности, которую настоящим морякам прививает флот.

Своей первой публикацией как историка Владимир Васильевич считает статью, которая появилась в 1992-м. Сегодня он автор многих работ, которые публикуются в солидных изданиях, пожалуй, у него по достоинству репутация самого авторитетного историка Северного флота, но, я уверен, страсть к исследованию, к разгадыванию неизвестных строк прошлого овладела им много раньше. Он служил до 1974 года, пока не вышел в запас, был корабельным врачом строящегося ракетного эсминца, когда сказалась болезнь, и его списали на берег, по линии военно-морской медицины занимался обустройством лечебных и оздоровительных учреждений. И все это время ниточки памяти связывали его с Северным флотом, войной и не рвались. Щедролосев вел большую переписку с ветеранами, копились письма, другие материалы. Он попытался их систематизировать, сравнить с тем, что пишется в книгах или появляется в печати, и тогда возникали новые вопросы. Иными словами, поначалу это был тот путь «наощупь», который обычно проходят краеведы, прежде чем стать настоящим, профессиональными историками.

Без документа нет правды

Конечно, мы обменялись своими исследовательскими методиками. Признаюсь, Владимир Васильевич меня удивил, сказав: «Если факту нет документального подтверждения, значит, я о нем не говорю». Но ведь случаются целые события, о которых нет документов! Случаются. «Но историк не имеет права на домыслы, - убежденно пояснил Владимир Васильевич, - он обязан брать только факт». А версии? Возможность придумывать версии, как я понял, Щедролосев оставляет другим. Что ни говори, а кредо у Владимира Васильевича беспощадное. И только спустя время я понял - беспощадное к себе самому. Ведь Щедролосев при его-то возможностях работать в святая святых Центрального военно-морского архива мог бы стать автором еще большего числа публикаций, вообще, сделать себе имя сенсационными открытиями, на которые так падки сегодня многие наши историки. Но от этого «соблазна» Владимира Васильевича оберегают его глубокая порядочность и честь офицера. В том, видимо, и объяснение того, что слывет он в кругу коллег-историков сверхдотошным и щепетильным. В этом нет преувеличения. Но я бы в первую очередь сказал еще об одном его качестве, к сожалению, ныне очень редком в научном мире - исключительной доброжелательности в отношениях с коллегами. Могу говорить об этом, исходя из собственного опыта. Не было случая, чтобы он отказал в помощи, хотя порой докучать приходится по хлопотным вопросам. У него нет тайн, столь частые сегодня творческие зависть и амбиции ему не присущи, он щедр и гостеприимен. Вот отчего Владимир Васильевич каждый раз предстает как тот самый мудрый доброхот, какими в прежнее время славился именно Ленинград.

Душа болит

Главными работами Щедролосева я бы назвал исследование «Командиры кораблей эскадры Северного флота», практическую монографию «История создания и развития надводных сил Северного флота», труд о судьбах североморских ленд-лизовских эсминцев. Уже опубликована история Карской военно-морской базы, материалы по Новоземельской и Йоканьгской сданы в издательство, а летопись Беломорской ждет своего часа. Такие серьезные и объемистые труды не пишутся, они создаются. Теперь новые задумки - заняться эсминцами 30-бис или вот историей БПК «Адмирал Нахимов» - предпоследнего из тех крупных кораблей, что когда-то носили имя прославленного адмирала. Во-первых, год «нахимовский». Во-вторых, корабль заслуженный, а важнейшие корабельные документы, включая исторический журнал части, безрассудно утрачены. Поиск , будет очень тяжелым.

Но и других забот у Владимира Васильевича хоть отбавляй. Более всего их прибавилось, когда в 1985-м сослуживцы избрали его председателем совета ветеранов эскадры Северного флота. Много сегодня в стране ветеранских объединений, а такое, как на эскадре, нужно поискать. И опять-таки, во многом благодаря неугомонному Владимиру Васильевичу, его чрезвычайной ответственности. В заслугу ему следует поставить то, что в Североморске созданы два музея и главное - обелиск, на плитах которого высечены имена 131 моряка, погибшего в Великую Отечественную. Расположен он на береговой территории эскадры надводных кораблей, и открывали его в свое время под салют корабельных орудий. Стылые камни обелиска для Владимира Васильевича - святыня. При каждой возможности североморец, полковник медицинской службы в отставке, флотский историк Щедролосев приезжает сюда, чтобы вспомнить, оглянуться на прожитые годы и, быть может, еще раз остро ощутить, что вся правда о той страшной войне и ее наследстве еще не сказана. И потому душа болит.

Поделиться с другими!
Понравилась статья? Порекомендуй ее друзьям!
Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта