В последний бой Василий Васильевич Костарев пошел 9 мая. Он выжил в блокаду, воевал за Ленинград, был ранен, контужен и дважды приговорен к оплакиванию
 |
| Фото Владимира Ларионова |
«Неловко даже как-то...» - словно извиняясь за нескромность, начинает рассказ о своей войне Василий Васильевич Костарев, исключая из воспоминаний патетику с героикой. И если ахать мне, гостье, стоит, то, по его мнению, только над тем, чему и сам до конца дней будет удивляться: «Сколько, елки зеленые, человек может всего перенести!»
ВАСИЛИЙ Васильевич не выступал перед школьниками: «Не потому, что не хотел. Тяжело, не смогу говорить». И под запись про свою войну не рассказывал. Он сделал исключение для нашей газеты, потому что уважает «Вечерку» и своего молодого товарища, который убедил - это нужно сделать.
«Какие это звери!»
Без обиды на партию и правительство парень из вологодской деревни отказался от своей самой большой мечты – учиться: «Все верно было сделано, стране нужны были трудовые резервы». В тридцать девятом году им, учащимся техникумов, отменили стипендию и ввели плату за учебу – 150 рублей в год. У мамы-крестьянки и меньших денег не было, и сын поехал в Ленинград, в ремесленное училище. Война ускорила курс учебы.
- Просились мы на фронт, а отправили на оборонные работы под Псков. Оттуда, роя окопы, отступали перед нашими войсками до Ленинграда. И с самых первых дней войны узнали, какие фашисты звери. Нас бомбили – это ладно. Но когда детей... Их детсадами эвакуировали, на машинах и подводами.
«Молись, жив парень»
На заводе «Электроприбор» шестнадцатилетние мальчишки собирали оборудование для танков, пока могли вставать с общежитских кроватей, пока нестерпимо хотелось есть и еще пугали бомбежки. Потом наступало равнодушие, до предсмертного бесчувствия. И уже никто не вздрагивал в промерзшей комнате, когда товарища с соседней койки выносили во двор, где под навесом укладывали рядами тела.
- Потом меня отправили в госпиталь. А домой по ошибке сообщили, что я тоже умер.
В сельсовете маме прочитали похоронку. Придя в себя, она запричитала: всего-то два дня назад получила от младшенького письмо, вот оно, с собой носит. Прочитали его те, кому слезы не мешали, сверили дату, указанную сыном, с посмертным бланком на него: «Молись, жив парень». И мама во второй раз упала в обморок.
Их было 1600
До апреля сорок второго из 1600 дожили только 200 мальчишек-ремесленников. Их эвакуировали, сначала по смертельно опасной «Дороге жизни», потом по железной. Некоторых на станциях забрали родители, многих - похоронные команды. С такими вычетами до Ярославля доехали всего 40 ребят.
В больнице Василия быстро поставили на ноги. А он испугался, спутав признаки жизни со смертельными:
- Пришел к доктору: «Тетенька, я опухаю». А она заплакала: «Ты поправляешься, сынок».
«Подождите, сейчас справлюсь», - Василий Васильевич берет передышку. И я утыкаюсь в блокнот, чиркая бумагу до дыр. У нас получается справиться.
Меж двух огней
- Как только стал себя чувствовать, нехороший поступок совершил, удрал к маме в деревню.
Закон, каравший за такое, Василия миловал. До фронта работал в МТС, под ружье встал в сорок третьем. Если ружье, вернее, винтовку со штыком взять, то выше новобранца она тогда была на четверть – до 148 сантиметров успел дорасти до блокады, с ними и ушел воевать.
В ноябре попал на Ленинградский фронт. «И почти по тому же маршруту, как рыл окопы, только в обратном направлении».
- Целый день шел бой, - рассказывает про первый, - к вечеру силы иссякли с обеих сторон. К ночи командир роты послал меня, связного, выяснить, почему соседнего подразделения не было слышно. Дошел до места – там только убитые. И вдруг пальба со стороны нашего расположения. Вернулся – никого из своих в живых не нашел. Понял, что оказался в тылу у врага. Сначала ужас взял. Больше всего боялся в плен попасть, но на этот случай была одна граната и неполный магазин автомата.
Не нарвался на фрицев, загодя услышав тихую немецкую речь. И своими он, грязный, мокрый и бесконечно счастливый, встречен был как вернувшийся с того света.
На краю могилы
При освобождении Эстонии был тяжело контужен: взрывом оглушило и засыпало землей по пояс. В госпитале рассказали, что, откопав, санитары повезли его хоронить и он лежал на краю могилы, когда заметили, что тело не окоченело. Сын поправлялся, когда мама получила на него вторую похоронку.
«Наш плотик благополучно дошел до берега; когда мы уже поднимались, в него попал снаряд» - это про форсирование Нарвы.
То, что лично к нему смерть летит, Василий почувствовал на Карельском фронте. Если снаряд «не твой», он свистит, а тот шипел. Погибли все, кто был рядом. А ему в госпитале про очередное везение доложили: три осколка в бедро, и ни один по кости. До этого еще граната была, взорвавшаяся перед рядовым Костаревым на бруствере, – только песком голову рассекло.
«Как же молилась за вас мама!..» - теперь я становлюсь виновницей паузы.
«Простите, солдаты»
«На второй Прибалтийский фронт попал, когда еще хромал, но бегать уже мог», - после окончания курсов младших лейтенантов командир роты Василий Костарев освобождал Латвию. Он знает, как дерутся те, кому нечего терять. После жестокого боя сказали, что в противниках их батальона были остатки власовцев и латыши, считавшие Гитлера освободителем. Шел май сорок пятого.
- С вечера начались невероятные события. Всю ночь гудели тягачи и трактора: на прямую наводку подтягивали орудия. И - приказ: в шесть утра после массированного налета форсированным броском взять первую линию обороны. Ровно в шесть с нашей стороны все вздрогнуло, а с той – ни пулемета, ни автомата, только снайперы. «Плохой стрелок», - раз десять я так сказал, когда возле уха щелкали выстрелы. И вдруг взрывы. Один за другим на минном поле подорвались несколько бойцов. Среди них мои – Мамин из Сибири и Мамедов из Узбекистана. Я сам при очередной перебежке задел ногой проволоку, немедленно упал. Взрыв. Удар в спину. Левая рука отнялась, правая с трудом, но держала оружие, нетяжелой была контузия.
Вышли на опушку леса, впереди лощина, за ней вражеская траншея. И – тишина. И приказ: «Выходи к дороге строиться». А через некоторое время на дороге появилась темная полоса. Это шла колонна пленных.
- Тогда мы поняли, что происходит. На машину, ставшую трибуной, поднялся генерал-майор. Но ничего не смог сказать, кроме «Простите, солдаты».
Это было 9 мая. Еще вчера кричали ура те, кто знал о Победе.
Очень нужный дед
Через полтора года из Ашхабада, с иранской границы, демобилизовали Василия Костарева благодаря мечте о высшем образовании. Старший брат, тоже фронтовик, просил остаться у него в Москве, чтобы учиться. Но в деревне заболела мама, и пришлось стать бесправным колхозником. Работал в кузнице. Как к знаниям без паспорта прорывался – долгая история, в которой и любви место есть - к девушке из соседней деревни. Доложу только результат: стал Василий Васильевич северодвинцем, на пенсию вышел с должности заместителя начальника монтажного управления.
…Василий Васильевич вдовец. Вместе с женой они пережили смерть сына, вернувшегося после службы на подлодке больным и прожившего после всего семь лет. Потом не стало дочери. Вторая дочка живет далеко и зовет к себе, там теплее. Но он не может оставить внучку, которой нужна его помощь.
Не парада ради
Во вдвойне памятный день 9 мая он обязательно пойдет на площадь Победы. И в этом году, как всегда, не поднимется на почетную трибуну, хотя свободных мест на ней будет еще больше. Он будет стоять в толпе, не надев ордена, полагавшиеся ветеранам после войны, и медаль «За оборону Ленинграда». «А больших наград у меня и не было», - говорит. «Небольшие» - медали «За отвагу» и «За боевые заслуги» - еще в деревенской жизни куда-то задевал племянник.
День Победы для Василия Васильевича Костарева не парадный. Для него это день памяти солдат Мамина и Мамедова, сотен павших на его глазах боевых товарищей и убитых блокадой мальчишек, ленинградских детей, разорванных бомбами, и вымолившей ему жизнь мамы. Всех, кто погиб и кто пережил то, что теперь самому ветерану кажется запредельным.
Ольга ЛАРИОНОВА