Акция «Вечерки» «Победим на поле брани! или Жизнь без мата». Наш разговор о нецензурной ругани продолжаем с ученым-языковедом
 |
| Фото Владимира Ларионова |
Перед беседой вспоминаю весь полученный на филфаке лингвистический багаж – не хочется предстать дилетантом перед собственным преподавателем, доктором филологических наук, профессором кафедры русского языка филиала ПГУ Александром Лошаковым! Начинаю с по возможности глубокомысленного вопроса о терминах: лексика так называемая нецензурная, инвективная, обсценная – как их определить, как дифференцировать?
- МАТЕРЩИНА она, матерщина! – отвечает мне профессор. – Словоблудная лексика. Так, кажется, она и у отцов Церкви называется. И осуждается наряду с другими пережитками язычества как один с ними грех…
В самом деле, христианское сознание не может принять ни язычески-архаическую фиксацию на теме физиологии пола, ни глумление над именем матери (вспомним хотя бы неизбежную для верующего параллель с Материнством Девы Марии).
Конечно, от богословия мы скоро переходим к собственно языку. И совсем без научного аппарата в разговоре с Александром Геннадьевичем обойтись не удается. Конечно, феномен «русской брани» не прошел мимо внимания лингвистов. Однако выводы в любом случае получаются малоутешительные для любителей «картинок» в речи.
Любопытной особенностью этой самой лексики в научном плане является так называемая денотативная опустошенность. Очень упрощенно: лексическое значение слова слагается из двух компонентов – денотативного (это обозначение какого-либо предмета или явления) и коннотативного (несущего эмоционально-экспрессивную нагрузку). Так вот, в мате за счет «разбухания» коннотативного элемента крайне сужается денотативный. К примеру, употребляя известные слова, этимологически обозначающие половые органы, наши современники, как правило, совсем не имеют в виду эти самые части тела. Такие слова практически ничего не обозначают! Потому и употребляют их малообразованные, недостаточно владеющие языком люди в качестве своеобразных экспрессивных «прокладок» в речи, квазичастиц, для связи слов. Или подростки, стремящиеся самоутвердиться таким вот малоудачным способом (тут велика ответственность взрослых как воспитателей).
Нельзя отрицать, что в определенных условиях эти слова могут стать средством языковой игры, в отдельных случаях весьма изощренной и интересной. Но – в отдельных случаях, к тому же, по всей видимости, ушедших в прошлое литературы. По крайней мере, профессор Лошаков не видит возможности сопоставлять Венедикта Ерофеева с Владимиром Сорокиным, который у ученого вызывает просто отторжение.
К тому же есть еще один нюанс: Пушкин в лицейских своих шалостях или Лермонтов в «гусарских» стихах вряд ли предполагали, что это когда-либо будет напечатано, и вряд ли согласились бы с публикацией, даже если бы не существовало цензуры. Низкое слово в устах и под пером мастеров никогда не было самоцелью и вообще, как говорится, знало свое место. Каково же это место? По выражению Александра Геннадьевича – сан¬узел... Увы, этого не понимают те, кто в наши дни пытается представить ругань едва ли не как норму языка.
Употребляются соответствующие слова и в состоянии аффекта – но это опять же не говорит об их включении в норму языка, даже если некоторые исследователи и считают «аффективное» их применение извинительным.
Да и чисто научный интерес «нецензурной» темы, скажем так, несколько преувеличен. Был в девяностые годы некоторый бум ее исследований, привлекший даже весьма видных ученых, но, по словам профессора Лошакова, она быстро себя исчерпала.
Станислав ЗЕЛЯНИН