Номер от 25 декабря 2008 г.

Владимиру Корельскому, легендарному «биарму», посвящается. Здравствуй, Володя! Вот уже больше года тебя нет с нами. Ей-богу, не верится. Сижу сейчас перед компьютером, слушаю наш любимый с тобой «Procol Harum», и вновь все оживает, расцветает теми яркими красками, которыми была расписана наша молодость. Ты помнишь это, дружище?

Ремарк, орган и битлы

Когда же мы с тобой познакомились, Володя? По-моему, это было в «Эрбээне», где ты величаво возвышался над светлой гладью органа в своем безупречно-голубом джинсовом костюме. Я почему-то сразу обратил внимание не на красавца Сэма или снисходительного Савву, а именно на тебя. Наверное, все дело было в органе, на котором я всегда мечтал играть, как ты. Потом, слегка опьянев от вина и ресторанной атмосферы, я подходил к заветному инструменту, мысленно брал нужные аккорды, и вот уже где-то высоко звучало:

- Бах творит, и только звезды смотрят вниз, роняя слезы…

Мы тогда часто слушали орган и клавесин. Чего-чего, а уж Моцарта, Баха или Генделя наша «Мелодия» выпускала в достатке. Так и жили. Сначала погружались в волшебный мир «Картинок с выставки» в исполнении Рихтера, а потом ставили «Pictures At An Exhibition» Emerson, Lake and Palmer и восторгались их интерпретацией великого Мусоргского. А разве можно было забыть наши вечера у Сережи Агашкова, где на советской «Веге» крутились такие диски, что дух захватывало, и хотелось все послать далеко-далеко и забыться.

Я тогда первый раз влюбился и, как оказалось, навсегда. Моей избранницей стала музыка «Procol Harum», которая заставляла думать, сопереживать, многое заново переосмысливать… Может, именно поэтому мы не превратились в тех бедняг, кои всегда были подвержены чувству стадного инстинкта?

Одно знаю точно: наше битловское поколение жило своей, присущей только ему жизнью, которой уж больше не будет никогда. В ней было все: походы в читальный зал ДК Ленкома в надежде достать роман Ремарка и почти нелегальный концерт «Оловянных солдатиков», красивые девушки, молдавский портвейн и танцы в «драмсарае», где зажигали «Биармы» и «Тени».

Пикник на обочине

Нам не в чем себя упрекнуть за прожитое, ибо мы никогда не забывали о таких элементарных человеческих добродетелях, как порядочность и справедливость. Да, и в нашей семье было не без уродов, и, как все смертные, мы порой совершали ошибки, но подлость не прощали никому.

Помнишь, как мы вспоминали то славное время, когда собрались в редакции «Вечерки» по случаю встречи «динозавров северодвинского рока», более известных в народе как «Биармы»? Ты, Володя, тогда немного приболел, и твое участие в беседе под брызги шампанского, которое по такому поводу выставил Вячеслав Васильевич, оказалось под вопросом. И все-таки ты пришел, и вы снова были вместе: Феликс Паничев (Феликс), Сережа Зайцев (Заяц), Саша Савченко (Савва), Юра Костылев (Чарли). Не было только Жени Самсонова (Сэма), который отзвонился из столицы самостийной Украины и позабавил всех присутствующих неким русско-украинским диалектом. Не скрою, я чувствовал тогда себя именинником, точнее, человеком, причастным к какому-то большому, важному событию в моей жизни. Потом все разъехались и каждый вновь оказался один на один со своими проблемами.

Время изменилось, оно стало диктовать свои новые законы, которые часто оказывались несовместимыми с нашим представлением о жизни. Кто-то из нас смог вписаться в этот бешеный ритм, приспособиться к порядку без порядочности и даже сделать неплохую карьеру. Не знаю почему, но мне все кажется, что мы с тобой оказались на обочине той дороги, которая вела в новую, незнакомую нам страну.

Порой мы еще пытались как-то вырулить, вписаться в нужном направлении, но все попытки были тщетны. Быть может, так было проще, Володя? А может, просто не хватило сил сопротивляться более всей этой перестроечной накипи? В любом случае пророческие слова Пола и Джона сбылись. Помнишь у «Beatles»: «У тебя и у меня воспоминания длиннее, чем эта дорога, что стелется перед нами»? Одно знаю точно: все эти нелегкие годы нас спасала музыка.

Обязательно встретимся…

Господи, сколько же прекрасных людей с той поры ушло в небытие. Многих из них мы с тобой знали. Встречал ли ты кого-нибудь из наших общих знакомых там, Володя?

О том, что ты покинул нас и этот бренный мир, я узнал слишком поздно. Извини, не успел проститься. Теперь тебя больше нет, и приходится мысленно обращаться к тому, с кем ты уже встречался: «О боже! Ты знаешь, как трудно бывает, когда дела идут так, что хоть вешайся». Помнишь эти строки из «Баллады о Джоне и Йоко»?

Вот так и живу, Володя. Зачем, ради какой святой цели – сам не знаю. Вокруг все куда-то стремятся, бегут, обгоняя друг друга, в надежде поймать свою удачу. Что ж, дай им бог. Ты знаешь, я никогда не был спринтером, а потому этот короткий забег за призрачной жар-птицей не для меня. Кстати, на днях у Чарли юбилей! Юре стукнет уже 60, а может, еще 60? Кто знает, кто знает… Надо будет сходить на его юбилейный концерт. Уверен, без тебя там не обойдется, ибо воспоминаний будет предостаточно.

Вот, пожалуй, и все, дорогой мой Владимир. Не знаю, сколько еще отпущено мне, но твердо уверен: придет тот час, когда мы обязательно встретимся, чтобы вне суеты земной еще раз вспомнить «о несчастных и счастливых, о добре и зле, о лютой ненависти и святой любви».