Номер от 6 марта 2008 г.

Остановить лавину людей было невозможно...

Исполнилось 55 лет со дня смерти Иосифа Виссарионовича Сталина. Его считают и гением, и монстром, и тираном. Но поначалу кончина вождя казалась величайшей трагедией, многие простые люди просто не представляли, что же будет без него. Большой трагедией сопровождались и похороны Сталина. О том, как это было, рассказывает очевидец тех событий, профессор МАДИ Александр Петренко.

Товарняком с товарищем

Великий вождь, в честь которого слагали похвальные оды и гимны («Сталин - наша слава боевая, Сталин - нашей юности полет! С песнями, борясь и побеждая, весь народ за Сталиным идет!»), умер 5 марта 1953 года. В это время мы с моим другом Володей Глуховым учились в ленинградском институте, Военмехе (я на втором, он на первом курсе), и жили в общежитии на Обводном канале.

Из репродуктора постоянно звучала траурная музыка, все передачи были полны скорби и печали. В один из этих грустных вечеров Володя зашел в комнату со словами: «Сандро (так он меня называл), поехали в Москву на похороны Сталина! Это великое событие не должно пройти мимо нас!» И мы тотчас помчались на Московский вокзал. Достать билеты не удалось. Решили залезть на открытую платформу с досками и, спрятавшись от железнодорожной охраны, обходящей состав, поехали на товарняке.

Утром, продрогшие, невыспавшиеся и голодные, оказались в Москве. Столица была в трауре, на улицах повсюду толпился народ. Слегка позавтракав в каком-то кафе, мы влились в число желающих попасть в Колонный зал Дома Союзов, где проходила панихида.

Огромная толпа зарождалась на площади Маяковского (ныне Триумфальная площадь). Мы двинулись вместе с ней по улице Горького (ныне Тверская). Эта широкая улица через каждые 30-40 метров оказалась перегороженной грузовыми автомашинами, крылья, подножки и бока которых были обильно политы маслом. А на машинах в кузове стояли шеренгой солдаты, ловившие и сбрасывающие стремящихся преодолеть это препятствие. Однако остановить мощный поток, я бы сказал, лавину людей было невозможно.

Главное - не упасть

Машины брали штурмом. Но мы обратили внимание на тот факт, что для проезда генеральских автомобилей между грузовыми машинами заграждения на очень короткое время делались промежутки. Вместе с пропускаемой легковушкой через заграждение прорывалась часть толпы.

Некоторые падали в узком проходе, получалась куча мала, упавших топтали бежавшие и напирающие сзади. Тут было и много женщин, которых также давили вместе со всеми. Кругом стояли крики боли и отчаяния придавленных людей.

Главное в этой бегущей и ревущей дикой и слепой толпе было не упасть! Поддерживая друг друга и отбиваясь от солдат, мы с Володей, как два богатыря, преодолели несколько заграждений из автомашин и очутились на Пушкинской площади.

Здесь толпа делилась на два потока. Один двигался к улице Горького, второй приближался к Пушкинской улице и Петровке. Желающих пробиться к Колонному залу через эти узенькие улочки было даже больше. По крышам домов бежало множество мальчишек, которые пытались приблизиться к Дому Союзов таким необычным путем.

Смешались в кучу кони, люди

Мы двинулись к Петровке и уже радовались, что прорвались к Кузнецкому мосту. И вдруг со стороны Неглинной в проем между ЦУМом и Большим театром рысью, а кое-где и галопом пошла конная милиция. Лошади шли тесно, бок о бок, направлялись на прорывающийся народ.

Началась давка, многие попали под копыта лошадей, а остальные, сплотившись, начали отступать перед храпящими мордами разгоряченных коней. Милиция какими-то прутьями (возможно, стеками) разгоняла толпу, стараясь разрезать ее на отдельные группки и вытеснить с площади по Петровке к бульварному кольцу. Некоторые, защищаясь, пытались свалить с коней седоков, которые отбивались ногами и руками.

За конницей линейным строем двигалось несколько шеренг солдат. Они подбирали упавших, поднимали их, подтаскивали к домам и укладывали возле стен. Народ заметался и начал разбегаться небольшими группами в разные стороны. Попавших в конное кольцо и еще передвигавшихся конная милиция подталкивала тесным силовым давлением к выходу с Кузнецкого моста. Пробиться в каком-то ином направлении было невозможно.

Заметив некоторое замешательство среди конников, мы повернули и вышли чуть ближе к Охотному ряду. И в это время обратили внимание на легковой ЗИЛ, стремящийся пробиться сквозь толпу. Присоединились к нему и протолкнулись вместе с машиной по Столешниковому переулку к улице Горького.

В этой ее части уже не было машин, перегораживающих улицу, а стояли шеренги военных офицеров разных родов войск, взявшихся за руки, одна шеренга от другой на расстоянии не более двух метров. Машину пропустили в сторону Красной площади, а мы начали прорывать шеренги офицеров по пути движения автомобиля. В какой-то момент я потерял из виду Володю. По мере прорыва через шеренги отсекались люди, их немедленно окружали офицеры, заламывали руки и отводили к милиции, стоящей цепью на тротуарах.

И мы оказались в театре

Перед Охотным рядом я увидел, что нас осталось всего три-четыре человека. Попытка пробиться через цепь не удалась. К нам подбежали откуда-то взявшиеся офицеры и, скрутив руки, отвели в помещение театра им. Ермоловой.

Там находился милицейский наряд, в основном из старших офицеров, от майора до полковника, и был медицинский пункт, оборудованный в зрительном зале, где пострадавшие лежали в проходах. В креслах тоже сидело множество людей с перевязанными головами и конечностями. Некоторых на носилках выносили к санитарным машинам.

Меня отвели к полковнику, который сидел в фойе за столом и проверял документы. Взглянув на мой паспорт и студенческий билет, он выругался и зло сказал: «Из Ленинграда приперлись, что - в Москве народу мало?» Я с горечью и почти со слезами ответил: «Ведь Сталин умер!» Он засмеялся (по-моему, был в нетрезвом состоянии) и сказал: «Ну и что? Один помер, так там за ним стоит толпа других Сталиных!» Отдал документы, велел ждать и отошел к группе своих товарищей, весело что-то обсуждавших.

Я бродил по театру и пытался включиться в формируемые у центрального входа группы с траурными венками, но там был строгий отбор. Меня, как чужака, отвергали - просто выталкивали с угрозами.

И вдруг я увидел Володю, которого в театр вел милиционер. Я немедленно подошел к нему, и он мне рассказал, что когда от меня отстал, то начал пробиваться со стороны по тротуару и видел, как меня волокли в помещение театра. Мы обратились к милиционерам, обещав больше здесь не появляться. Под милицейским конвоем нас провели к улице Герцена и далее по направлению к Садовому кольцу и площади Маяковского.

Домой, домой!

Мы вышли из толпы, продолжающей бурлить и прорываться, и решили, что с нашей стороны сделано все, чтобы отдать последний долг памяти великому вождю. Мы были живы и здоровы, а это было самое главное. На искалеченных людей в зрительном зале театра насмотрелись достаточно.

Нужно было поесть и возвращаться в Ленинград. Когда вышли из толпы, я обнаружил, что на одном ботинке у меня нет галоши. Я снял вторую и бросил на улицу. Галоши, утепляющие и герметизирующие мои тонкие протертые подошвы ботинок, пожалуй, были единственной материальной потерей. Обедали в ресторане, где выпили водки, съели солянку с маслинами, бифштекс, и, умиротворенные, поехали на вокзал.

Было около десяти часов вечера. Поезд заполнен до отказа. Народ суетливо носился вдоль состава, стремясь попасть, а вернее, протолкнуться в какой-нибудь вагон. Проводников не было. Кое-как пробились в один из плацкартных вагонов. Вернее, нас просто протолкнули в середину, и то только после того, как мы сняли пальто и подняли их над головой. В основном, пассажирами были студенты. Они стояли и сидели даже в проходах. Мы с трудом нашли небольшое место на третьей, очень узкой боковой полке, где, скорчившись и привязав себя за отопительную трубу, чтобы не упасть, в жаре и страшной духоте доехали до Ленинграда. Все ехали, конечно, без билетов, контролеры даже не собирались зайти в вагон: они просто не смогли бы по нему пройти.

Утром на занятия не пошли, а залегли спать и проспали до следующего дня. Так мы проводили в последний путь великого вождя всех народов Сталина.