Номер от 20 сентября 2007 г.

Жители Устьянского района знают много душераздирающих историй

Легко дышится на высоком берегу Кокшеньги – с противоположного ветер доносит сладкий запах цветущего шиповника и теплый аромат скошенной травы. В детский лагерь отдыха в сосновом бору на берегу реки попала по старой памяти, несколько лет назад была здесь вожатой. Тогда каждый вечер, чтобы угомонить разбуянившихся подростков и разогнать их по кроватям, травила байки – из своей, чужой и вычитанной откуда-нибудь жизни. Этим летом слушала сама, больно уж интересными рассказчиками оказались соседи по домику – по-деревенски заботливые и хозяйственные молодые электрики. На каждое слово находились у них шутки и прибаутки, на каждое замечание – своя история…

Сжег деревню и повесился

- На том берегу красивая деревенька, я в брод через Кокшеньгу ходила. Только одного понять не могу: столбы с проводами далеко за нее тянутся, а дороги не видать, - пытаю своих новых знакомых. Ответ, как обычно, превратился в неспешный разговор за полночь.

- Там раньше еще деревня была, а потом сгорела. Деревни часто горят, особенно небольшие на окраине. Дома все стараются строить рядом друг с другом, вот и полыхают они, как свечки, один за другим. В той деревушке дворов немного жилых оставалось, но жители постоянные были. Как положено, хозяйства – скотина, поля, огороды, дома, бани.

Житель деревни, мужик работящий, в поле костер развел как-то, ботву картофельную жег. Отошел к реке на минуту, вернулся – поле уже занялось. А ветер сильный, огонь на деревню гонит. Побежал мужик что есть мочи, по домам пронесся, всех предупредить успел. Народ похватал, что под руку попалось, детей в охапку - и бежать за реку: огонь-то разбушевался - не остановить. До утра хоронились в соседней деревеньке. С рассветом, как пожар погас, вернулись, а от деревни одни головешки, ровнехонькое черное поле. Только обгорелые печи стоят на тех местах, где раньше дома были. А еще на самом берегу целехонькая баня того самого мужика, что пожар устроил, - как посмеялся огонь над деревенскими.

Народ расселился по родственникам – кто куда, не стали деревню заново отстраивать. А мужика спустя две недели в лесу на суку нашли. Деревенские божатся, что сам удавился, не выдержал такого стыда. Понятное дело – целая деревня погорела, в жизнь не рассчитаешься. Только мог ведь в ноги соседям броситься, прощения попросить, неужто бы не простили? Ну, побили бы малость…

Бросила дочь. Под поезд

Истории деревенские все как одна страшные. Такие, каких городские ни в одной криминальной хронике не найдут. А может, оттого, что время для своих баек рассказчики выбирают самое жуткое – ближе к полуночи, когда дети уже заснули, за окнами стемнело и только сторожевые псы лязгают когтями по дощатому полу крыльца. Свет и приглушенные голоса на нашей застекленной веранде выманивают из кровати соседку Галину:

- Это еще что… Вот у меня подружка рассказывала про одну пациентку их психиатрии. Та девкой гулящей была, все с мужиками на квартирах где-то пила. Родители на нее рукой махнули, пытались, конечно, надоумить, да что толку – молодежь-то нынче больно самостоятельная.

Родила Анька дочку, да только особо за ней не присматривала. Пока младенцем девчонка была, еще худо-бедно воспитывала, а как подросла немного, совсем о дочери забыла. То одну ее в доме оставит, сама гулять уйдет, то покормить забудет. А деревня-то ведь все знает, уж не раз Аньке говорили - будет девчонку так дальше воспитывать, заберут в детдом. А она знай себе гуляет, только огрызается: «У меня забрать попробуете – никому не достанется!»

Смотрели органы опеки на все это дело да начали документы собирать, чтобы родительских прав лишить. Хотели тихо все провернуть, да соседки узнали и давай Аньке мозги полоскать, мол, заберут у тебя девку, не увидишь ее больше никогда. Та молча слушала, ничего не отвечала, только однажды вечером одела дочь и повела на улицу, в темень. Та спрашивает: «Мама, куда мы идем?» «Погуляем немного», - отвечает.

Вышла с дочкой - четыре годика ей было - на железную дорогу да под поезд с ней и бросилась. Девочка сразу погибла, на сто метров по шпалам кости разбросало, а мать выжила, парой синяков отделалась, только вот в «дурку» попала. Тетки наши со злости ей, конечно, «райскую» жизнь поначалу устроили – а что толку, она все равно ничего не помнит, крепко мозгами повернулась. Так до сих пор в психушке лежит, к дочке просится, скучает.

Алкоголик с зачатия

Ветер гудит в печной трубе нашего домика, на улице темно и тихо, только слышно, как в соседнем домике скрипят половицы под ногами возвращающихся с планерки вожатых. Сидим в темноте, лишь время от времени вспыхивают красным светом кончики сигарет у моих невидимых рассказчиков. Затяжка – огонек разгорается и освещает алым лица, а потом меркнет, погружая их во тьму. Далеко за полночь, поэтому глаза уже закрываются, но голоса, убаюкивая, продолжают соревноваться – чья история окажется страшнее:

- Это что, а помнишь, Сашка, тетку Валю из соседней деревни?

- Которую из комбайна доставали?

- Ну да, слышь, Ира, было тут дело пару лет назад. Тетка жила, настолько беспутная – все пила где-то по домам. А главное, всегда с мужиками в компании и «глушила» как мужики, мало кто за столом оставался, а она все сидит, стопку за стопкой опрокидывает. Как забеременела – никто и не заметил, все думали, так, потолстела немного баба, округлилась.

Однажды смотрят – бежит с поля комбайнер, глаза как у нашкодившей кошки. Подбежал к мужикам обедающим, стопку водки хватил, отдышался и только тогда рассказал: он Вальку на комбайне в поле повез покатать. А ее, видно, растрясло, схватки начались – так и родила в поле возле комбайна, мужик роды принимал как мог.

Полгода прошло, а она все не идет ребенка регистрировать, даже имени не дала. Пошли тетки из сельсовета к ней в гости, посмотреть хоть, как ребенок живет. Глядят – дом пустой, темный, холодный, никого нет. У соседок поспрашивали, где Валя может быть, да и пошли по тем домам, где пьют часто. В одном из них и нашли – в прокуренной комнате мужики за столом сидят, посередине Валька. Одной рукой ребенка у груди держит - кормит, в другой – стопка. И привычно так: опрокинет стопку, другую нальет - и снова в глотку. Даже не закусывала! Говорят, никто никогда не слышал, чтобы этот ребенок у нее плакал, да и чего реветь – с зачатия трезвым не был.

Отобрали, конечно, ребенка, в интернат отправили. Пару лет свободно вздохнули, а сейчас смотрит народ, снова Валька пузатая ходит.

Поменять ребенка на мужа

- Мозгов у нее нет, - устало бросает Галина. Ей, педагогу училища, тяжело приходится с детьми, которых привозят учиться из деревень. То привезут неграмотного паренька, у которого из образования – два класса, и то на тройки. Сверху спускают задачу: дать ему диплом по специальности, ну хотя бы плотника, чтобы пристроить на какую-нибудь работу. Но планов-то никто не отменяет, так и мучается Галина: парень ни читать, ни писать не умеет, а она, по плану, должна ему физику выдать. А ну как комиссия нагрянет? Кто крайним окажется?

- Да бог с ними, с чужими, выучу как-нибудь, нарисую я ему эту тройку, сами потом рады не будут, когда такой плотник им мебель делать будет. Своих детей жалко! Вот у меня как дело было?

Две подружки мы, обе с маленькими детьми, остались без мужиков. Мой-то пить начал, гулял так, что я без баллончика с лаком для волос спать не ложилась. А что? В деревне газовый пистолет не купишь, топор брать – так и убить со злости можно. А я ему раз в глаза лаком прыснула – бояться меня начал. Подружку мужик бросил, уехал на заработки и не вернулся, поначалу еще денег посылал на алименты, а потом вообще забыл: ни слуху ни духу от него до сих пор.

Стали мы с подружкой мужиков себе искать. Она быстро нашла кавалера – вроде и при деньгах, и к Ленке хорошо относится, а вот сына ее невзлюбил. Все приговаривал: «Что это я чужого щенка кормить буду?» Ленка все ждала, была уверена, что со временем сдружатся сын и новый муж. Да меня учила: мол, что так придирчиво к мужикам присматриваешься, бери первого попавшегося в оборот, а то никакой не достанется. А я не хотела так, не себе мужика искала – дочке отца.

Нескоро, но нашла, десять лет уже вместе живем. Пусть и не родной отец, и не так любит, как родную дочь бы любил, но никогда ни в чем не упрекнет, денег на нее не жалеет. А Ленка… Недавно ее сын ко мне пришел – бледный, лица на парне нет, говорит: «Тетя Галя, я чуть отца не убил сегодня». Оказалось, тот опять начал что-то Ленке выговаривать, руку даже поднял, сын и заступился – топор взял. Хорошо, опустить не успел, вовремя спохватился - и бежать. Мать поревела вечер, а потом ей муженек золотые цепочки в плату за фингал под глазом принес, она и успокоилась. Гляжу на другой день – улыбается ходит, а сын наутро в город уехал, в ПТУ документы подал и в общагу устроился. Жаль его, хороший парень…

За окном светает. Начинают голосить птицы. Скоро первыми проснутся повара, чтобы разогреть печи, затем поднимутся сонные вожатые. День пронесется незаметно, как и предыдущие две недели, чтобы вечером с комфортом устроиться на колченогих стульях уютной веранды, поставить трехлитровую банку с кипятком на стол и, попивая обжигающий чай, слушать новые байки.