Вечерний Северодвинск
Номер от 12 мая 2006 г.

«Извините, расскажу о себе»
Как одна девушка целую деревню накормила. Она не услышала, как мир закричал: «Победа!» По каким-то лесным тропинкам протопала великий праздник.

ВЕСТОЧКА из дома в мае 1945-го пришла такая, что не знала, радоваться или плакать: нашелся отец, вернулся, но, если бегом не бежать к родному дому в онежской деревне Лямца, живым его дочка может не застать... «Бежать» надо было от Молотовска километров двести. Начальство заводское десять суток на дорогу дало восемнадцатилетней Тане. Тогда это было уже не детство, и никто не ахнул испуганно, как же девушка по лесу одна...

- Не страшно было, хотя один раз меня лось испугал сильно. По пятьдесят километров в день - это ведь немного. Правда, под конец топала почти босиком, так ноги сбила. Ночевала в деревнях, в то время с радостью пускали на постой, - вспоминает Татьяна Николаевна Рудакова. - Такой случай был: иду перед деревней Сюзьма вдоль берега моря, смотрю: лодка на воде. А когда поближе подошла, поняла: это кит! Обошла его - вроде не живой уже. Рассказала местным, а они не поверили. Зато когда назад проходила, они меня чуть ли не на руках несли, спасительницей называли. Столько мяса и жира смогли добыть!

Через четыре дня Таня была дома, а вскоре назад засобиралась. Время хоть и было уже мирным, но законы еще военные - попробуй прогуляй. А отец умер недели через две. Не от фронтовых ран, от лагерного туберкулеза...

«Если девчишка умрет»

Николая Игнатьевича на фронт не взяли - здоровьем был слаб. А когда председателем колхоза назначали, согласия не спрашивали, хоть и не числился в коммунистах. Зато спросили строго, когда мужик, про себя не думая, детей чужих на верную смерть не послал. Не отправил на лесозаготовки голых-босых, «сорвал разнарядку». И самому сердце не подсказало одеться потеплее, с домашними попрощаться, когда вызвали в очередной раз в район на совещание. Там его и арестовали, там и пропал. И ни единой весточки всю войну...

На чужую беду глядя, похоронками двери почти в каждый дом открывавшую, не знали, то ли оплакивать своего без вести пропавшего, то ли Бога благодарить за то, что еще есть надежда в большой семье...

- Пятеро нас было. Старшая сестра, я за ней и еще трое. Мама в колхозе трубила. Однажды младшая сестренка так сильно заболела... Мама на пожню собирается, мне говорит: «Таня, девчишка-то умрет, наверное. Если случится, позови Поллинарию, она обмоет...» Вот я и бегала с улицы к зыбке посмотреть, дышит ли. Вечером маму встречаю на мосту, а она устало: «Ну что, девчишко-то умерла?» Даже имени ее уже не называла. А Галя выжила, правда, после той болезни всю жизнь худо слышала...

Будете, девчата, работать!

Седьмым классом школьная жизнь Тани закончилась в июне 1941-го, началась трудовая. На фронт, говорит, рвалась, хотела как Зоя Космодемьянская быть. Так тогда воспитывали и так писать в газетах умели, что подвиг комсомолки не мученической смертью пугал - на свой звал. Но у наступавшей на врага Родины другие планы были.

- Не пойдем в ФЗО, лучше в колхозе останемся, - бойкая деревенская подружка думала, что есть у них выбор.

Милиционер, прибывший специально по такому случаю в их деревню, быстренько объяснил девчонкам, что зря они, получив повестки, месяц волынку тянули. Лошадь быстренько организовал и довез под конвоем до Онеги. Выучили на слесарей. Говорили, в освобожденный Сталинград отправят, но в телячьих вагонах довезли только до Молотовска, маленького города, заканчивавшегося проспектом Ленина.

- На следующий день по цехам Севмаша развели. Мне 12-й достался, определили слесарем по ремонту оборудования. И здесь одна боевая девчонка из Архангельска заартачилась: «Все равно работать не будем!» «Будете, девчата, до тех пор, пока муж вас не рассчитает», - сказал начальник. А в цехе - одна молодежь да старики. Работа - с восьми утра до восьми вечера. И попробуй опоздай. В семь утра стучали в дверь, будили. Моя подружка сказала однажды: «Я еще минуточку полежу». И проспала! Потом, сняв валенки, в одних чулках по снегу на завод бежала и все равно на двадцать минут опоздала. Хорошо, не посадили, а только деньги высчитывали из зарплаты целый год по решению военного трибунала.

Свой фронт

- Нет, мы особо не голодали, хоть и варили нам какой-то суп из крапивы и еще чего-то. Но хлеба по килограмму выдавали на рабочие карточки. Вы не помните, кажется, в сорок седьмом их отменили? Вот тогда очереди огромные выстроились, мы даже говорили: лучше бы по карточкам, а то некогда стоять. Но хватало, много хлеба тогда напекли, даже в промтоварных магазинах его продавали. А наряды... Да куда в них было ходить! Прибежим домой, из хлеба похлебку сварим - и спать. Разве только в красном уголке иногда танцы устраивали. А в самое тяжелое время его двухъярусными кроватями заставляли, спали мы там, когда с завода по неделям не выпускали. В каком году зима суровая была? В сорок четвертом, кажется. Тогда в станках масло замерзало - руками его выгребали. Ой холодно было, на двадцатиминутных перерывах все трубы облепляла молодежь - грелась. Нет, на войну я уже тогда не просилась - свой фронт был...

Еще заключенные стеклили окна в новом восьмом цехе, когда Татьяну туда перевели. И не знала она, что где-то совсем рядом мучается отец. Не увезли его далеко - в Ягринлаге оставили пользу Родине приносить «врага народа».

Когда жизнь поменялась, многие стали защищать добрые имена своих невинно опороченных и замученных близких. А по Татьяниному отцу государство само ошибку исправило - пришла весточка о том, что реабилитирован Николай Игнатьевич посмертно.

- Разобрались, - тяжело вздыхает Татьяна Николаевна. И удивляется моему вопросу: - Нет, что вы, обиды-злости на советскую власть не было. Даже не думала о таком!

«Главное, чтобы уважали»

Когда давно уже мир был и право на самоопределение, решила: пора о себе подумать. И сразу ошибочку совершила. Не знала, что начальника Львом надо было называть, через «ё» его имя твердила, когда пришла со слезами:

- Переведите на станок, не хочу с мужиками работать!

Лев Исаакович ухмыльнулся: «Матюгаются, что ли?» - «Да я сама это умею. Но не могу с ними больше». - «Ладно, не реви, я хоть и Лев, но не кусаюсь». Удивился товарищ, что дамочка не боится в деньгах потерять, и перевел ее в токари.

- Я станок знаю, а больше ничего. Но у того спрошу, у этого, в общем, научилась быстро на пятый разряд. И до пенсии в 1979 году работала с удовольствием. Конечно, тяжело. Вы представляете, что такое трехкулачковый патрон поставить на станок?

Даже не представляю. Поэтому просто удивляюсь женственности Татьяны Николаевны. Может, семейное счастье перевесило те патроны? Хотя тоже не с первого раза получилось. Питерский морячок ненадежным оказался, зря поддалась уговорам, ведь не нравился сразу. С маленьким сыном и только что родившейся дочкой из Ленинграда домой рванула. А позже снова замуж вышла, хотя столько женщин вокруг в девках маялись. Правда, давно уже вдова - Царство Небесное фронтовику, доброму человеку Владимиру Ивановичу Рудакову.

Трое детей и внуки - есть с кем праздник Победы встретить и будни пережить. О ее звании «участник Великой Отечественной войны» только к праздникам вспоминают - президент открытку прислал, с завода конфеты принесли. А каждый месяц - пенсия в 4147 рублей. Но на жизнь Татьяна Николаевна не жалуется. И почему-то говорит «извините», когда вспоминает о признании своих заслуг:

- Трижды меня в Почетную книгу Севмаша записывали, депутатом горсовета дважды была. А однажды на октябрьской демонстрации на трибуну пригласили! Подхожу, спрашиваю милиционера: «Мне где, справа или слева, встать?» Он посмотрел на мой пропуск: «Нет, вам по самому центру!»

Еще были именные золотые часики за труд в мирное время, да ворье, обчистившее однажды квартиру, лишило этой награды за мирный труд. В нем тоже авралов хватало, когда после двух смен приходилось оставаться в ночную. Однажды даже терпеливый муж не выдержал, прибежал ночью спросить: «Что, еще не наработалась?!»

Наработалась. И нам того же желает:

- Главное в этой жизни - дело свое делать так, чтобы уважали.

...Почти год Татьяну Николаевну с назначением инвалидности мурыжили. Рассказывает, как однажды пришла к своему участковому: «Доктор, помогите, я не вижу ни черта». А та в ответ раздраженно: «Я сама не вижу ни черта, да работаю!»

Открытка от президента, подарок от завода, щемящие душу слова, низкие поклоны высоких людей за подвиг ратный и трудовой - прошел шестьдесят первый праздник. Как бы нам научиться беречь победителей с 10 по 8 мая?..

Ольга ЛАРИОНОВА