Вечерний Северодвинск
Номер от 2 марта 2006 г.

Надо только выучиться ждать

И тогда все придет вовремя

Наташина семья жила на восьми квадратных метрах, отгороженных досками от коммунальной кухни в старом деревянном доме. Пока рабочие строили эти апартаменты, Степановы двое суток жили на лестнице. Никто из соседей не пожелал приютить беременную жену и четырех дочерей репрессированного интенданта третьего ранга. Младшей, Мирочке, было три года; старшей, Раисе, семнадцать. Беспощадно колючий барнаульский февраль 1942 года тоже не делал скидок на плачевное положение обездоленной семьи. О достижениях цивилизации в доме напоминало лишь электричество. Все остальное – во дворе.

П РИ ТАКИХ обстоятельствах, больше напоминающих декорации излишне слезоточивой драмы, родилась на свет Наталья Яковлевна Степанова. Двенадцатый ребенок в семье, в которой до взрослого возраста дожили лишь пятеро…

В гордости и смирении

Первый раз Наташа пошла своими ногами в четыре года. «Повезло»: попав в больницу со скарлатиной, больше месяца находилась на лучшем, чем дома, питании, и в результате достало сил встать на ноги. Несколько лет девочка провела в гипсовом панцире, но сильнейшее искривление позвоночника – последствие перенесенного рахита – так и не удалось ликвидировать. Сейчас, когда Наталье Яковлевне за шестьдесят, портящая внешность фигура и маленький рост не имеют значения. Не те уже запросы и критерии.

Но для двадцатилетней работницы трикотажной фабрики, собравшейся круто изменить свою жизнь, уехать в другой город учиться музыке и пению, инвалидность была не просто помехой – бедой, безнадежным крестом на карьере, успехе, личном счастье. Мама и сестры воспитывали Наташу в гордости и смирении со своей неудавшейся судьбой. Гордость – да, никогда Наташа не ждала и не просила ничего ни у судьбы, ни у людей. Но и смиряться не собиралась.

В Рубцовском педучилище она была старшей на курсе. Педагоги не верили, что Наташа не брала в детстве ни единого урока пения и сольфеджио. От природы красивый, поставленный голос и редкая музыкальная память сулили девушке большие шансы найти хорошее место. Но, вернувшись в Барнаул с дипломом хормейстера, Наташа смогла устроиться лишь учителем музыки в школе. Руководитель городского хора отказал ей с большим сожалением: «По всем данным ты мне подходишь, но городской хор всегда на виду, концерты, гастроли, телевидение, ты же понимаешь, тут внешность тоже важна…». А в городской хоровой школе, где поначалу преподавала Наташа, пианистка-концертмейстер не пришла на ежегодный смотр песни и строя, и Наташе пришлось и аккомпанировать на баяне, и дирижировать. В результате – провальное выступление и увольнение. Увольнение Наташи, а не пианистки. Пианистка состояла в близких отношения с директором школы, и ей все сошло с рук.

Напиться для храбрости и…

Наташа же ни с кем романов не заводила. Даже влюбляться себе всерьез никогда не позволяла. Считала, что мужчины для нее – закрытая тема. Да и привыкла к постоянному одиночеству. Ближе к тридцати перебралась жить на Украину, пять лет снимала жилье: не комнаты даже, а углы у одиноких капризных старух, ежедневно отравляющих и без того несладкую жизнь придирками и нотациями. Долгожданная квартира, по сути, крохотная хибарка – самое большое счастье, о большем и не мечталось. Сюда могли приходить ее друзья (которых было немало, и все музыканты, литераторы, художники). Но, проведя в квартире первую одинокую ночь, Наташа по-настоящему испугалась предстоящих одиноких лет. И «сломалась». Купила бутылку водки, хотя до этого никогда ее не пила, и поехала за город, в лес. Думала: зачем жить дальше? Лучше уж не ждать ничего больше… Напиться для храбрости да и повеситься на какой-нибудь березке. Но напиться не удалось, не лезла водка с непривычки. Так Наташа вернулась в свой новый дом и больше никогда не вспоминала об этой стороне своей свободы.

Многие друзья и родственники считают, что вся Наташина жизнь – подвиг. Хотя она не поднимала ударными темпами производство, не защищала страну от захватчиков, даже не являлась донором крови. Подвиг ее в том, что при всем невезении, преследующей несправедливости, несоответствии желаний и возможностей Наташа не озлобилась на жизнь и окружающих. Помимо уроков в школе без нее не обходилось ни одно мероприятие, на учительских и дружеских посиделках Наташа пела романсы и рассказывала смешные истории. Больше десяти лет ездила в детские лагеря, где могла и попроказничать во главе отряда сорванцов. Людей всех полов и возрастов тянуло к ней поговорить, излить душу, посоветоваться. В сложных ситуациях протягивали руку помощи, принимали участие.

Счастье поздним не бывает

И вот как-то деятельно поучаствовала соседка с символичным именем Надежда, познакомив Наташу с командированным Константином из далекого Северодвинска. Наташа выросла без отца, а Костя и вовсе в детдоме. Она всю молодость надевала одну-единственную праздничную блузку, а он первый раз поел досыта почти в тридцать лет. У обоих неутоленная, десятилетиями накопленная острая тоска по семье и близкому человеку.

Их пару можно было назвать поздней, странной, но только не неудачной. Наташины сестры, не верившие, что с ней когда-нибудь захочет связаться полноценный, по их меркам, мужчина, тянули лямку брака кто с алкоголиком, кто с изменщиком, а кто и вовсе был в разводе. У Наташи же Костя владел коллекцией марочных вин, но не был даже «в меру пьющим». Начитанный, галантный, интеллигент, по дому на все руки мастер. Не давал ни посуду помыть, ни мусор вынести. По законам жанра, Наташа должна была вязать ему носки, но и тут Костя ее отстранил. Когда он служил в армии, сослуживцам из дома присылали теплые вещи, а ему – нет. Так что после демобилизации он окончил курсы вязания и стал носить такие вещи, что люди в те серые, дефицитные времена только ахали…

«Вы что, женщина?!»

Когда врачи установили у тридцативосьмилетней Наташи беременность, тут же выдали направление на аборт, не спрашивая ее мнения. «Вы что, женщина, в вашем возрасте не рожают! Да еще инвалид! У вас же ребенок на пятом месяце и сам задохнется, и вас задушит. Никто из врачей на себя такую ответственность не возьмет…» Константин тоже хватался за голову, но исправно слал из командировок апельсины и прочие редкие деликатесы.

Как Наташа родила своего ребенка, это отдельная, не менее героическая история. Достаточно сказать, что впервые они с дочкой Аней увидели друг друга на восьмой день в реанимации. Счастливый Костя традиционно поил всех и каждого коньяком…

Через некоторое время Константин увез семью в Северодвинск, где получил квартиру. Наконец-то просторную, светлую, двухкомнатную, со всеми удобствами, в новом доме. Сопутствующее раньше Наташе и Косте невезение и тут попыталось пустить корни. Когда строительство дома уже заканчивали, Константина обманным путем хотели поселить в страшно запущенной малометражке, а новую квартиру отдать на расширение кому-то из начальства. Но, видимо, обретенное семейное счастье подействовало как талисман: оградило от недобрых советов.

* * *

Уже больше двадцати лет Наталья Яковлевна живет в Северодвинске. Все также в ее дом тянутся люди, но теперь все больше одинокие женщины; видимо, пытаются разгадать ее секрет женского счастья, научиться искусству создавать такую завидную семью. Даже подруги дочери, бывает, забегают к ней попить чайку, и не чувствуют большой разницы в возрасте. Не имеют годы власти над радушной и всегда доброжелательной Наташей. Она слушает так, как умеет только человек, прошедший через многое, что не имеет утешения.

Ее муж Константин часто цитирует кого-то из классиков: «Для того, кто умеет ждать, все приходит вовремя». Ждать всегда нелегко, безнадежно ждать – невыносимо. Безнадежно ждать и дождаться – невыносимо прекрасно. Для Натальи Яковлевны ожидание не закончилось, теперь она мечтает о внуках, и, хочется верить, ее мечты обязательно сбудутся.

Полина ТИМОФЕЕВА