Номер от 12 мая 2005 г.

Выходила на берег Катюша...

- Петровна, пляши, тебе письмо, - начальница почты протянула председателю сельсовета бумажный треугольник и убежала.

Муж Виктор писал с фронта часто. С того дня сорок первого года, когда от берега, тяжело скособочившись, отполз пароход. Ни до, ни после этого он не увозил столько мужиков из красноборской деревни. И воя такого многоголосого пристань больше никогда не слышала. И не видела больше, как бредут женщины по холодной воде следом, пока сил и дна хватает. Не все до войны знали, что такое любовь. Она, проклятая, объяснила. «Пусть все мои дети поумирают, лишь бы Оксан домой вернулся», - кричала деревенская страдалица Анка. Верующие испуганно крестились и просили Бога ее, грешную, простить...

«На смерть такие родятся»

В 38-м на деревенских посиделках хлопнула Катерина молодого милиционера по плечу - на кадриль пригласила. А через неделю он со сватами пришел. Первым, вообще-то, Катю, продавец местный приметил. Видимо, для проверки попросил ее однажды из склада мешок сахара принести. Легко скинула красавица ношу с плеч и женишка припозорила: «А если сосватаешь, что со мной делать-то будешь?» Сильная она была, девчонкой ради забавы с мужиками боролась. Но уважали ее люди за светлую голову и честность, а власть ответственную работу поручала.

В сорок третьем приказали коммунистке Екатерине Петровне сельсовет Петраковский принять.

В том году декабрьским днем и развернула она тре-угольник письма: «Ваш муж погиб...»

- Такой он хороший был, мой Витя. «Я вернусь, Катечка», - обещал. Но, видно, только на смерть такие хорошие родятся.

Помнит Петровна, что на лошади домой довезли, что собралась с причитаниями вся деревня, а добрая мачеха сняла все Витины фотографии со стен и убрала с глаз долой. Потом к колдовке местной побежала, с доченьки названной тоску снимать, пока она в военкомате двое суток безвылазно сидела. Из одного кабинета молодую вдову в синей милицейской гимнастерке выгонят, в другой дверь открывает: «Отправляйте на фронт, мстить!» Вызвали двадцатипятилетнюю Екатерину в райком. Секретарь к себе домой привел, палки какие-то кривые в руки дал: «Вот тебе лыжи, катайся!» Выполняя приказ, вымораживала слезы на крутых горках несколько дней. «Одумалась? Иди работать, коммунист!»

Выплывай, председатель!

Сколько похоронок она после этого сама разносила! Обхватит новая вдова преседательшу, на пол вместе упадут, детишки - в крик. Нагляделась на чужое горе, от своего не отходя. Сравниться с ним мог только голод.

- Катя, ты хлебушка бы хоть немного домой принесла, поела, - тихонько напоминала мачеха. А у Кати давно ее трехсотграммовая карточка разрезана - детям чужим роздана. Не было у председателя привилегий, ни единой хлебной граммочки. Потому и не винили ее бабы, когда делила скупые пайки по душам, когда стучалась в двери, вызывая слабых и малых на каторгу лесозаготовок. Видели: рядом встает голодная Петровна, больше всех выработку дает и на сплаве, и в лесу. За что и патефоном была награждена, а однажды - велосипедом. Да на нем далеко не уедешь даже в хорошую погоду: двадцать две деревни в сельсовете, а речек, что их перерезали - не сосчитать.

Самый дальний конец - шестьдесят километров. Пешком, одна, через лес с медведями. Самая страшная дорога - в распутицу. Встанет на берегу реки, покричит, если только эхо откликнется, - снимет одежду и вплавь. Однажды шугой осенней так тело изрезало, что строгий отец слез не сдержал, увидев окровавленную Катю.

- На печке отогреешься, и наутро даже голова не поболит, - вспоминает Екатерина Петровна. - Всю войну больше четырех часов подряд не спала. В пять утра вскочишь, обойдешь деревни, председателей обругаешь, кто заслуживает. Был один тютя, ничего не мог, только детей стругать. Так ему и говорила. Обижался, но другие уважали. Придет непосильная разнарядка на хлеб - соберу председателей колхозов. Все старики, инвалиды. Скажу им: «Ну, друзья дорогие мои, против вас я дитя, но раз руководить поставлена...» Покрутят мужики головами, покряхтят: «Давай, председатель, вместе расписывать, с кого сколько полагается». Всякое про те времена рассказывают, но мы жили честно, без обид и сплетен, на помощь друг дружке завсегда приходили. И врагов народа в наших местах не было. Только в одной деревне единоличники воспротивились тому, что на оборонные работы их хотели послать. Дом мой обещали поджечь, да обошлось.

По закону мирного времени

Не плаксивой она женщиной была, но по ночам слезы, не спрашиваясь, на подушку текли, хороня женское счастье. До нее ли - пусть молодой, пусть красивой, - когда нецелованные девичий срок перехаживают. За всю войну Петраковский сельсовет только две пары зарегистрировал. Нежданно-негаданно третьей невестой стала... она сама.

Герой войны Петр Васильевич Жгилев вернулся по ранению домой в 44-м. Может, кто в горьком бабьем царстве и позавидовал их любви, но ни одного упрека за короткий вдовий пост Екатерина Петровна не услышала. Сама себя корит:

- Виноватая я перед Виктором и Богом, что не сдержала слова, снова замуж вышла.

Но разве бывает такое, чтобы виноватого судьба второй раз счастьем наказывала?

9 мая мужу надо было в деревню Дябрино идти, подписку на государственный заем проводить. Сердце в очередной раз рвать под причитание несчастных женщин, оглядывающих свою бедность: что еще продать, чтобы с государством рассчитаться? В тот день помогла Победа: оставила Петровна плачущего от радости мужа и - бегом на самую легкую в своей жизни подписку. В честь такого праздника к голубушке-председателю чуть ли не в очередь выстраивались, чтобы в ведомости расписаться, а уж как обнимали да целовали! Тогда казалось, что вместе с капитуляцией приказ на счастье для всех подписан.

Но сколько еще беды пришлось всем вместе пережить. В сорок пятом Екатерину Петровну поставили руководить собесом. Поработав немного, отказалась от отдельного кабинета - страшно стало. Одного инспектора фронтовик посчитал врагом и со второго этажа выкинул. Сама из окна райисполкомовского выскакивала и пожилого доктора на руках выносила. Раз инвалид печку разворотил в кабинете за то, что за раны его комиссия только третью группу трудоспособности выписала. Другой раз Петровна два часа под столом просидела, протянет руку к телефону - мужик в гимнастерке ее по руке костылем: «Выписывай карточки». Но как выпишешь, если не положено, и как объяснишь это человеку, чья душа посильнее тела изранена!..

А однажды чуть тяжеленными американскими ботинками ее не прибили. Из помощи американской выдала фронтовику бутцы, а он рассчитывал на костюм. Ну и размахнулся тем, что в руки попало...

- Но я верткая была, под прилавок спряталась. Потом только вместе с милиционером фронтовикам помогала.

Партия сказала: не верь!

Жало начальство Екатерине руки, секретарь райкома даже в самый злой час говорил: «На тебя, Петровна, ругаться не буду». Ставили ее в пример мужикам, на всех праздниках в президиумы единогласно выбирали. И в сорок девятом году на бюро тоже единогласно руки подняли: Жгилеву из рядов КПСС исключить!

- Честное слово, утопиться хотела, когда меня из партии выгнали. Так обидно стало. И страшно за мужа. Петр ведь при больших должностях был, могло ему это помешать.

Обо всех заслугах забыла советская власть, когда случилось самое великое счастье у преданного коммуниста - сына Екатерина Петровна родила. На другой день после больницы на работу вышла. Кому с малышом нянчиться, как не старенькой мачехе. А та с ультиматумом, первым за всю жизнь: «Не окрестишь парня, близко к нему не подойду». За крестик Володин и отлучили его маму от партии.

- Муж апелляции в Москву писал, не помогло. А мачеха успокаивала: «Не расстраивайся, девка, что тебе та красная книжка». Но после этого никакого продвижения по службе у меня уже не было.

Семнадцать лет проработала Екатерина Петровна, жена прокурора, женщина с трехклассным образованием в нашем городе заместителем главного бухгалтера Гидромеханизации. И ни разу на автобус по утрам не садилась, пешком от проспекта Ленина до района ТЭЦ-1 шла, часто - с горячими пирогами. Всегда - с улыбкой. Она могла заплакать, когда кто-то рядом на мат переходил, а сама ни разу бранным словом другого не обидела и себя не унизила. И сына так же воспитала.

Он умер по дороге на работу шесть лет назад. Тяжел вдовий платок, а для горя матери нет никакой меры. Помогают молитвы за крещеные души мужей и сына, благодарит Бога, что не отреклась от веры перед лицом коммунистического гнева. Может, за то и подарила судьба заботливую невестку и внучку с правнучкой - две спасительные любви непрошеного долголетия.