Номер от 3 марта 2005 г.

В последний день февраля отмечалась 85-я годовщина со дня рождения нашего знаменитого земляка

«Да вы, батенька, не диссидент ли?»

- Что у вас, капитан?

- Вот пришлось задержать. Вроде из ваших клиентов. Едва скрутили. Агитацию вел.

Холодный, изучающий взгляд человека в штатском пробежался по моей личности. Мы в полуподвальном помещении ленинградской гостиницы «Прибалтийская». Обстановка очень скромная. Стол, стулья, несколько телевизионных мониторов. Меня удерживают два милиционера. Судя по тому, как они обращаются к штатскому, это представитель комитета.

- Да вы отпустите его. От нас не уйдет. Документы...

Милицейский капитан протягивает мои удостоверения личности. Штатский равнодушно их перелистывает и вдруг оживляется.

- О, анапская корочка. Из какой роты?

- Из одиннадцатой, если это вам о чем-нибудь говорит.

- Так я сам из двенадцатой.

- Мой лысый череп, кого я вижу! - пришел черед моих эмоций.

Мы обнялись и, как старые знакомые, принялись обмениваться биографическими фактами, начиная с момента выпуска из анапской школы морских специалистов Погранвойск.

- А здесь-то ты как?

- Так я в университет поступил. Отмечаю.

- А чего ж агитировал?

- Громко призывал к вооруженной борьбе с израильскими и американскими агрессорами, - вступил милицейский капитан. - Неудобно же, иностранцы кругом. Что о нас подумают?

- Ну-ка пленку видеозаписи прокрутим... Вон в чем дело... Состава преступления нет. Надо выпускать человека, капитан. Постой, а кто там рядом коньяк наливает?

- Да будто вы его не знаете. Наш старый знакомый отпуск проводит.

- А-а-а. Теперь совсем понятен ход агитаторской мысли. Свободен, студент.

Многие годы я не знал, с кем так бурно отмечал поступление на факультет журналистики. Но как-то открываю книгу и читаю: кличка Палестинец, военные переводчики, Йемен, Ливия, отпуска, гостиница «Прибалтийская». Так, выходит, это мы с Андреем Константиновым, автором «Бандитского Петербурга», брудершафтничали на двенадцатом этаже отеля.

Мы оказались за одним столиком.

- Ты кто?

- Бедный студент.

- А я переводчик. Военный. В отпуске. Откуда сам будешь?

- Архангельская область, Пинежский район. Ну, Веркола там, Абрамов.

- Понятно. Абрамов серьезный мужик. Давай за него выпьем.

Мы выпили. И повторили.

- Что изучаешь в нашей альма-матери?

- Журналистику. Я в районной газете работаю.

- Слушай, расскажу тебе историю.

Андрей говорил о каких-то таинственных приключениях. Верилось в них с трудом. Это просто Индиана Джонс какой-то. Приключения перемежались рассказами о братстве военных переводчиков. За них мы тоже выпили. И не раз. Потом мы выпили за свободу палестинского народа и против происков агрессоров. Потом я долго втолковывал Андрею, что все его истории за-служивают быть записанными и что я готов быть их обработчиком. Мы и за это выпили. Потом мы заговорили о происках империалистов в СССР. Выпили против них. Потом я начал с возвышения кричать здравицы в честь Комитета госбезопасности и лично его председателя Юрия Владимировича Андропова. Тут меня и повязали. Правда, я успел какого-то несогласного со мной сиониста призвать к ответу. Наверное, видеозапись этих посиделок пользовалась потом в здании на Литейном проспекте определенным успехом. Во всяком случае, никаких видимых последствий это не имело. Я закончил учебу. Освоил практические премудрости всего цикла газетного производства. С Андреем Константиновым более не встречался. И только его книги вновь всколыхнули воспоминания о днях боевой молодости.

Эту историю в «Прибалтийской» я рассказывал разным людям несколько раз. Как-то ее услышал московский писатель Олег Ларин.

- О, да вы, батенька, уж не диссидент ли? Шучу-шучу. А вот знаешь ли ты, что Абрамов сам был диссидентом?

- Да ну?

- Был я как-то у него в гостях в Ленинграде. Вышли мы на улицу. Прохаживаемся около «Авроры». А ему в этот день надо было деньги с книжки снять. А сберкасса уже не работает. Как это Абрамова разгорячило! «Совсем не умеют страной управлять. Даже сберкасса и та не для людей, хотя там наши деньги лежат. Совсем довели страну». И представляешь, мы как раз вышли к парапету. И тут Федор Александрович со словами: «Вот вам за Россию!» - сделал мокрое дело прямо на «Аврору». Я-то как перепугался. Сейчас повяжут, и все! Обошлось. Видно, в Абрамове вон какие бури кипели.

Позднее я услышал еще одну «диссидентскую» историю. Мы тогда сидели в мастерской карпогорского художника Владилена Бутюкова. С нами был музыкант Евгений Горончаровский. Мы скромно поминали Федора Александровича на очередную годовщину его рождения. Владилен Никифорович вспоминал какие-то бытовые эпизоды своих встреч с писателем за годы долгого знакомства и дружбы. Его неожиданно прерывает Горончаровский:

- А вы знаете о письмах Солженицына Абрамову?

- Да ты что. Тише. Еще услышат.

- Было два или три письма. Передавали с оказией в Карпогоры одному моему родственнику. Летом Абрамов приезжал из Ленинграда сюда, заходил в гости и читал. Солженицын в письмах поддерживал Абрамова и высоко отзывался о его книгах. Федор Александрович очень дорожил письмами, мнением Солженицына. Но писем с собой никогда не носил. Они так в Карпогорах и хранились.

У нас с Бутюковым от такой новости вытянулись лица. А наш импровизированный поминальный ужин как-то очень быстро закруглился.

Позднее я поимел неосторожность сравнить творчество Абрамова и Солженицына. Конечно, материал, невинный до неприличия, никто не напечатал. Тучи было сгустились, но за меня вступился организатор абрамовского музея в Верколе капитан I ранга в отставке Иван Просвирнин. Из комитета приходил оперуполномоченный и поинтересовался причинами, побудившими меня к такому сравнению. Впрочем, и он не нашел криминала в моих действиях. Просто это тогда еще нельзя было печатать.

Стать в одночасье музейной реликвией

К Абрамову на Пинеге при его жизни относились по-разному: от обожания до неприятия. Официально его принимали в больших кабинетах, здоровались за руку, выполняли просьбы. Однако вполголоса многие продолжали твердить: «Очерняет».Он, как думается, чувствовал это. И находил друзей и задушевных собеседников среди простых, искренних людей. Одним таким человеком стал веркольский мужик Дмитрий Клопов (кстати, недавно на канале «Культура» показывали фильм «В той стране», где Клопов сыграл главную роль, а в остальных снялись сплошь веркольцы). Небольшого росточка, без церемонных манер, без богатства и должности. Когда в веркольском клубе устроили первую выставку его художнического дара, то многие смеялись: куда колхозник полез! А меня редактор «Пинежской правды» Валентин Земцовский командировал написать о Клопове и его работах.

Захожу в зал и столбенею. Живое, настоящее искусство, без накипи академизма, апломба избранности и флюгерности соответствия политическому моменту. Картины, щепные птицы, предметы обихода. Каждая вещь со своим секретом, со своей историей.

Дверь неожиданно распахивается, и входит невысокого роста мужчина в темном одеянии. Темные волосы, темные глаза. Как монах. Да это же Абрамов!

- Вы из редакции?

- Да.

- Обязательно познакомьтесь с Клоповым. Это талант, самородок. Его поддерживать надо. Только будете писать, не врите хоть. Вы что заканчивали?

- Я еще только учусь, в Ленинграде.

- Плохому не научат. Но вы больше в жизнь вникайте, с людьми разговаривайте. Как ваша фамилия, кстати? Почитаю ваши заметки. Позвоню.

Абрамова я представлял другим. Гигантом мысли. Этаким человечищем. А тут собеседник никак не подпадал под определение классика.

- До свидания, увидимся еще, - Абрамов протягивает ладонь, поворачивается и уходит.

С Дмитрием Клоповым я познакомился. И открыл для себя совершенно неординарную личность. Мы потом долго еще встречались. Материал я написал. Абрамов мне не позвонил. Через редактора я узнал, что Федор Александрович писанину мою одобрил и просил поработать над словом. А следующая наша встреча состоялась в ветреный летний день у раскрытой могилы.

Поминки шли два дня. В первый день за столы села публика солидная: питерская, столичная, властная и знаменитая на всю страну. Вдова писателя Людмила Крутикова-Абрамова это заметила. И на следующий день устроила обед для деревенских, простых односельчан, которые и становились героями абрамовских произведений. На этих обедах очень отчетливо прозвучала мысль, что в Верколе надо обязательно устроить музей Абрамова. Слов говорилось много. Но когда дело дошло до реального воплощения замыслов, то оказалось, что организация музея - дело едва ли не противозаконное. Деньги, материалы, техника, специалисты должны быть запланированы, учтены, прописаны. На это требовались годы. Годы согласования, утверждения, визирования. Никто браться не хотел.

Нашелся человек. В Северо-двинске служил капитан I ранга Иван Просвирнин. Уйдя в отставку, свою каракулевую шапку с ручкой он не поставил на полку дембельского шкафчика, а пошел в ней по начальственным кабинетам. И ему начали отворять. Нашлись средства, материалы, люди. Работа закипела. Энергия Ивана Никандровича не знала преград. И он таки построил административный корпус, занял здание старой школы. Приехала на работу Светлана Галочкина, пришла веркольчанка Александра Абрамова. Предложила свою помощь библиотека в лице Ольги Галашевой. Короче говоря, сложился коллектив энтузиастов.

- Ну вот. Я свою задачу выполнил. Представляю вам, девушки, вашего директора Виктора Шелега. Любите и жалуйте.

Официально Виктор Шелег стал первым директором литературно-мемориального музея. Но и до сих пор вся деревня добрым словом вспоминает неутомимого Никандрыча.

Сейчас музей окреп, укоренился. Он создает неповторимую ауру в деревне. Здесь живут неспешно, солидно. Привечают каждого доброго человека. А Света, Саша, Оля стали серьезными дамами, чьими трудами жива память о великом человеке.

P.S. Может показаться, что автор данных заметок старается выпятить себя и подчеркнуть свою роль. Это не так. Я просто поделился с вами небольшой частью событий, свидетелем и невольным участником которых мне довелось быть. Хотелось вспомнить о хороших людях. А в мире так все переплетено...