Номер от 20 января 2005 г.

Как я двое суток провел в изоляторе

Справедлива поговорка «От сумы да тюрьмы не зарекайся». Убедился я в этом на своем опыте.

«Одевайся»

Утром звонок в дверь. Улыбчивый мужчина ознакомил с ордером на обыск. В квартиру вломилось несколько посторонних мужиков в грязной обуви, суют всюду свой нос. Остро чувствуется своя беззащитность.

- Ваши золотые украшения?

- Мои.

- А серьги-то как носите? Уши-то не проколоты.

Или: «Зачем вам три телевизора?» Вообще-то телевизора два, а третий - это монитор компьютера. Даже по нашим северодвинским меркам не роскошь. А что, нельзя?

После окончания обыска предложили мне проследовать в отделение милиции. Я стал отказываться: если нужны мои показания, готов явиться в любое время. Тогда мне было сказано, что я задержан, и на меня надели наручники. Чувство юмора у милиционеров есть - у меня «браслеты» на руках, а они командуют: «Одевайся».

Каким ветром, профессор?

И вот я в изоляторе. Сдаю часы, кошелек, ключи. Проводится и личный досмотр: раздеваюсь до трусов, вся одежда проверяется. Все шнурки - из одежды и обуви - изымаются. Команда: «Руки за спину!», ведут в камеру. «Лицом к стене!» «А к какой?» - уточняю я.

Камера примерно 3 на 4 метра, полутемно - даже лампочка за решеткой. Во всю ширину напротив дверей - деревянные нары. Слева - что-то вроде тумбочки. Справа - прямоугольное бетонное возвышение с дырой, над которой сантиметрах в десяти кран с водой. В «одном флаконе» отхожее место и умывальник.

- Профессор, тебя-то каким ветром сюда занесло? - встретили меня вопросом.

Соседей оказалось трое. Самый старший - Петр, невысокий мужичок за 50. Имеет несколько «ходок» за воровство. Опыт отсидки есть, поэтому подготовился основательно. У него были теплая одежда, книги, кое-что из продуктов. Еще Петр отличался красноречием, сколько историй воровских от него услышал... К тому же он не сомневался, что его скоро отпустят и настроение было не упадническое. В отличие от Алексея, которому лет сорок. Он скрывался от следствия, так как вина его была доказана, и ждал суда. Обычно Алексей молча лежал, иногда делал «пробежку». Вдоль нар можно было сделать три шага. Мои сокамерники иногда по очереди устраивали такую разминку - три шага туда, три обратно.

Третий «постоялец» - Вова, лет тридцати, с военной выправкой. Обвинялся в квартирной краже.

Жалобы есть?

Хоть часов ни у кого нет, время примерно определить можно - в коридоре радио не стихает. Громкость зависит от смены: одни любят погромче, другие - потише. Седьмой час вечера - время, привычное для моего ужина. Однако кормить никто не спешит. Оказывается, в изоляторе кормят только один раз в сутки, а вот воду теплую для питья дают три раза. Петя поделился со мной, дал полкубика бульонного и кусок хлеба. Смущаясь, подхожу к сортиру. Повернувшись спиной к публике, справляю малую нужду. Не могу представить, что на виду у всех могу заголить задницу и сесть на «очко».

Около десяти все угомонились, пытаюсь заснуть. Все спят в одежде, а куртки приспосабливают по выбору - кто-то под себя, а можно и накрыться сверху. Жестко.

Подъем в седьмом часу. Правда, народ не очень суетился, на окрик охранника пошевелились. Сделали вид, что встают. Около семи проверка. Население камеры сгрудилось в углу, затем один из охранников прямо в ботинках прошелся по нарам, прощупал одежду, на которой спали. Старший спросил: «Жалобы есть?» В ответ - молчание, жалоб нет.

Конвоир принес ведро с водой и веник с совком для уборки помещения. Сегодня моя очередь. Подмел пол. Наверное, надо протереть тряпкой нары, но они заняты: народ спит.

Принесли «завтрак» - ведро теплой воды, граммов по 700 на человека. В девятом часу поступает новенький - крепыш Алексей, 21 год. Несмотря на юный возраст, имеет три срока, все за кражи. Весной получил очередной, но не явился в суд на оглашение приговора, ударился в бега. Полгода скрывался. Но милиция буквально на пятки наступала. Вернулся на родину, жил у подруги. Накануне сходил в сауну, потом в шашлычную, хорошо набрался и ночью пришел сдаваться.

Жалобы есть!

Вызывают на допрос к следователю. Не сомневаюсь, что меня сейчас выпустят. Допрос занял максимум полчаса - эти сведения логично было бы получить от меня еще вчера. Но следователь грозит посадить меня на 3-4 года. Обвиняют в том, что все мои доходы - от продажи краденых вещей.

Освобождением моим и не пахнет, вот и конвоир подошел. Адвокат советует написать жалобу о незаконности задержания. А где взять бумагу и ручку? У служителей изолятора. С этим пожеланием я и обратился к конвоиру. Через три часа мне дали лист бумаги. «А ручку?» - «Ручки нет».

Тут Петя поделился своим опытом. Надо было ему в колонии жалобу настрочить. Обратился за бумагой. Ему не принесли. Петя еще не раз напомнил. Ноль внимания. Тогда он отрезал от простыни прямоугольный кусок по размерам писчего листа и написал на нем жалобу. При утреннем обходе спрашивают: «Жалобы есть?» Петя отвечает: «Есть», - и подает кусок простыни. Ему тут же принесли бумагу.

Жалобу я все-таки настрочил - Вове передали ручку с воли. Отдал охраннику, но, как потом выяснилось, мое заявление в городской суд не поступило.

Чайные церемонии

Наконец-то наступило время обеда. Дают на человека батон серого хлеба, примерно две столовые ложки сахарного песка. Похлебка из фасоли очень приличная, по объему это называлось в столовой полпорцией. На второе - рыбная котлета с рисом. Попробовав на вкус, я предложил ее соседям. Петя посоветовал: «Положи на кусок хлеба - вечером съешь». Мне было трудно представить, что это можно съесть. Но, как говорится, голод не тетка, навернул я эту котлетку вечером. После обеда начались рези в животе, наверное, из-за того, что почти сутки не ел. Вова решил заварить чифирь. Петя из носового платка нарезал полосок. Благодаря им эмалированная кружка превратилась в котелок. Листы бумаги завернули в полиэтилен в виде трубки - это топливо. Технология отработана до мелочей. Петя держит кружку над «очком», Вова снизу подносит зажженную трубу, предохраняя пальцы надетыми спичечными коробками.

Кружка с чифирем пускается по кругу. Каждый делает по два мелких глотка.

Шесть мужиков на три метра

Вечером нашего полку прибыло. Николай пришел в длинном кожаном плаще, приличной одежде. В руках - пакет с едой.

- За что взяли, вообще не понимаю, - возмущается он. - Пришел домой полвосьмого утра, а в восемь ко мне с обыском. Все прошерстили, ничего не нашли. Допытываюсь, в чем моя вина? Оказывается, подозреваюсь в краже. А у меня железное алиби - я в это время попал в аварию на машине, и у меня на руках копия протокола из ГАИ. Следователь решил приступить к допросу, пытаюсь найти по мобильнику своего адвоката - его, как назло, в городе нет. Чтобы процесс не затягивать, я готов уже на любого защитника, но «следак» говорит - не будем спешить, переночуй в изоляторе, завтра продолжим. Вот и кукуй теперь здесь.

Николай нервно курит. В камере только я некурящий, хорошо хоть вентиляция работает.

Приходилось мне спать в разных условиях, но в таких - шесть мужиков на три метра - впервые.

Утром проверка. «Это что такое?» На решетке, которая перед лампочкой, закреплена картонка от сигаретной пачки. «Да чтоб в глаза не светила, спать мешает», - отвечает Леха. «Тебе, б...., может, бра на стенку повесить?»

Может быть, я чего-то не понимаю? Наказание преступника заключается в изоляции его от общества. Но ведь не в том, чтоб относиться к нему как к скотине. Камера пускается в рассуждения о ментах - нормальных и... других. Пришли к выводу, что молодые менты - наглые, а в возрасте - уже лучше. Петя вспомнил своего участкового:

- Я пацаном был. Вызывает Иваныч, говорит, у меня несколько заявлений по кражам. Есть основания думать - твоя работа. Если, Петр, вещи вернешь - гарантирую, заберут заявления. Подумай. Я репу почесал - надо сдаваться. А Иваныч слово сдержал...

Утром я попросил предоставить мне врача, бумагу и ручку. Ждал до одиннадцати - ноль внимания. Стал стучать в дверь. Привели меня к фельдшеру. Выслушал он мои жалобы на живот, прощупал, предложил какую-то таблетку. А вот бумагу с ручкой я так и не дождался.

Запах безысходности

Леха принюхивается к своему свитеру: «Все, домом не пахнет». Да, пахнет тюрьмой. Аромат своеобразный, въедливый: смесь запахов немытого тела, табачного дыма, нестиранных носков и чего-то неуловимого. Теперь я знаю, как пахнет безысходность. Она пахнет тюрьмой...

Как говорит мой знакомый, проблема свободного времени - это выбор приоритетов. С приоритетами здесь напряг. Лежать - жестко, читать - темно. В основном трепались на разные темы. На нарах начерчена шахматная доска, но фигур нет.

- А это что такое? - спрашиваю я.

- Это настольная игра, «мандавошка» называется, - объясняет Петя.

Есть для нее кубики и фишки, вылепленные из мякиша белого и черного хлеба. Вова и Леха садятся играть, остальные с интересом наблюдают.

Заканчиваются вторые сутки моего пребывания в изоляторе. Все приходят к выводу, что меня скоро отпустят. Леха просит позвонить маме и передать, что надо ему принести.

Около пяти приходят за мной. Прощаюсь с обитателями камеры - и с вещами на выход. Опять - раздеться до трусов: проводится тщательный досмотр. Старший смены замечает:

- Дорогу теперь знаешь, так что прощаемся ненадолго.

«Маловато звезд на вашей гостинице», - думаю про себя. Следователь выдает постановление и справку об освобождении, возвращает мои вещи.

Выхожу на улицу. Осенний ветер выбивает из глаз едкие слезы. Нет, слезы не от обиды. Видимо, это реакция организма на свежий воздух...