Говорит и танцует Русский независимый театр
Гастрольные «Мастер и Маргарита» - из тех спектаклей, на которые рецензенту надо приходить со своим стулом. А коли не принес - подпирай стенку или сиди на ступеньках. Аншлаг.
Занавес не был за-крыт, и публика еще до начала спектакля могла рассмотреть его декорацию во всех подробностях. Число подробностей - пять штук.
Слева стояла скамейка - для эпизода на Патриарших прудах, справа - печурка для сожжения гениальных романов, в центре - кресло с высокой спинкой, для того, кто не к ночи будь помянут. Слева и справа зависли над сценой афишные тумбы, а между ними - большое полотнище, синяя трапеция с содержательной надписью: «Театр профессора Воланда. Мастер и Маргарита. Сеансы черной магии. Плата за вход - разум».
Эта надпись - подсказка, помогающая понять замысел спектакля. Неизвестный инсценировщик романа, по-видимому, оттолкнулся от двенадцатой главы, где Воланд со своими свитскими устраивает своеобразное представление в театре «Варьете». Пусть темой их представления, решил инсценировщик, станет история «трижды романтического мастера» и его подруги.
Почему бы и нет? С одной стороны, это дает возможность театрально оправдать неизбывную скудость антрепризной декорации: у нас тут варьете и важна не декорация, а «магия», источаемая заезжими артистами оригинального жанра. С другой стороны, тот факт, что все происходит в варьете, позволяет использовать варьетешные приемы, которые сделают спектакль более зрелищным и послужат контрастным фоном для трагических фигур главных действующих лиц.
Замысел инсценировщика не только приемлем, но и, можно сказать, перспективен. Однако как его воплотил весьма знаменитый московский режиссер Валерий Белякович? (В афишах значится его имя, между тем в откликах на этот спектакль, найденных с помощью Интернета, режиссером называют некоего Юрия Кочевенко. Кому верить?)
Первый акт оставил по себе грустное впечатление. Вот еще один пример того, как погибают замыслы с размахом. Причем актеры не халтурили: все, что нужно было сделать, отыграть, - кажется, все сделали. Могли и больше, наверное, если б это «больше» им кто-нибудь предложил, но режиссерские решения сцен просто шокировали своей примитивностью. Кое-что было позаимствовано у стародавней комсомольской агитбригады, кое-что - из программ современных ночных клубов. Начало спектакля только из таких заимствований и состояло. Актеры выходят на первый план, выстраиваются шеренгой, бросают реплики в зал, дерут глотки. А что еще им остается? Общения между ними нет, физического контакта, игровых, динамических моментов - ничего нет в этой сцене. Единственный способ придать ей какую-никакую экспрессию - напрячь голосовые связки.
Затем актеры уходят вглубь, уступая место девицам в мехах, разрезах и черных колготках. Девицы делают разные танцевальные движения и на протяжении спектакля станцуют еще не раз, в том числе спляшут оффенбаховский канкан. Это либо ведьмочки из свиты Воланда, либо кордебалет варьете. Собственно, к их танцеванию и свелись все варьетешные приемы, вся тамошняя зрелищность...
Синтетический, поэтический, условный театр - о нем наверняка говорил бы режиссер, если б давал интервью в связи с гастролями. Но такой театр требует не экономии художественных средств, а, напротив, их растраты, требует яркой изобретательности и вместе с тем утонченности. В первом акте спектакля такой театр возникает лишь однажды - в финале акта.
Мастер лежит скрючившись - пластика отчаяния. Рядом с ним на колени опустилась Маргарита; она говорит о тьме, пришедшей со Средиземного моря; в ее ладони трепыхается огонек. Сценический свет угасает; Воландова свита вскидывает руки - и вот уже гигантские мрачные птицы взмахнули крыльями и летят. Свет и огонек в ладони гаснут - тьма пожрала все...
Это был красивый, неложно патетический момент - и переломный в спектакле. Во втором акте примитивизм стремится стать благородной простотой, что ему отчасти удается. Тому много способствовала Маргарита, которая в этом акте главная. Ее сыграла Вера Сотникова - ослепительная, роскошная женщина, как сказал бы Виталий Вульф. Ее красота несколько теряется в сериалах, где актриса суетится; здесь же, в спектакле, она была сдержанна в жестах и мимике, и ничто не потерялось; образ получился действительно благородный, и отрепетированные романтические всплески рук его только украсили.
В финале снова появляются мрачные птицы и все поглощается тьмой. Интересно, что инсценировка и спектакль сосредоточены на тьме, в них отсутствует просветление: прощение Пилата, и лунная дорога, и другая, песчаная дорога, по которой «верные любовники» уходят в свой вечный приют... Неприятно. А ведь и без того часть аудитории почувствовала себя словно на сеансе черной магии из двенадцатой главы романа. Напомню, что этот сеанс был злой шуткой.
Андрей НЕФЕДОВ