Бывшая фронтовичка одна поднимала сына, да только тепла от него не дождалась
Она тяжело вывалилась из переполненного автобуса и искренне обрадовалась встреченным деревенским соседям: «Никуда я больше не поеду! Тут умирать буду», - и заплакала.
Соседки, зная, что она должна на днях появиться, натопили в избе русскую печь.
Тетя Шура, измотанная дорогой в поезде и двух автобусах, в изнеможении привалилась спиной к теплому печному боку и прикрыла глаза. Казалось, что вместе с теплом входит в нее прежняя сила, которая вот уже 86-й год питает ее.
В Питер, где живет с семьей ее cын, она и хотела ехать, и в то же время боялась. В прошлом году, когда приступы болезни особенно часто стали досаждать, к зиме совсем уж решила перебираться из деревенского домика к сыну в теплую квартиру и с нетерпением поджидала его приезда в отпуск. Картошки посадила немного, даже обветшавшую картофельную яму ремонтировать не хотела: к чему ей яма, если в город собралась. Только приехавший в начале сентября сын с порога огорошил: «Я, мама, тебя еще на эту зиму дома оставлю...»
Знакомые бабульки прятали глаза, когда слушали рассказ, что сын разрешил в деревне перезимовать. «В их городской квартире в комнате моей внучка с правнучкой поселились. Там у самого изголовья пианино поставлено, каждый день по два часа правнучка на нем занимается. Так что сын боится, как бы мне от этой музыки плохо не стало, - объясняла она им. - Да мне и с невесткой не ужиться, а тут-то, может, снова лета дождусь».
Дождалась. Правда, соседки несколько раз спасали ее от верной смерти, вызывая местную фельдшерицу. А та уколами и пластиковыми бутылками с теплой водой снова возвращала ее остывающее старческое тело к жизни. Надо бы в стационаре полежать, только питерский медицинский полис каждый раз заставлял морщиться врачей.
Не поехала бы она и в этом году в город, если бы не обязательная замена паспортов и угроза штрафа. Живя уже 13-й год в деревне, она сохраняла городскую прописку.
В деревне зовут ее тетей Шурой, а еще Боевинкой. На девятом десятке сохранила она легкость в теле, добрый нрав и умение за шуткой спрятать свое нездоровье или нервное расстройство. Лето проводит в хлопотах по огороду. Живет в своем домике, доставшемся за то, что своими ежедневными хлопотами скрасила последние дни знакомой деревенской старушки. Был он, правда, неказист, покосился и врос в землю. Только новая владелица отличалась деятельным характером и с помощью соседей привела его в порядок: поддомкратили, заменили полусгнившие венцы, русскую печь новую смастерили взамен старой, рассыпающейся. Рядом баньку устроили. Сын, ранее появлявшийся в деревне от случая к случаю, стал приезжать туда ежегодно.
...Перед самой войной Шура работала в Архангельске на одном из лесозаводов. Там на танцах и увидела молодого лейтенанта из соседней воинской части. Заметил ли он ее, кто знает, всего вероятнее, что была она для него просто очередной партнершей по танцам.
Когда грянула война, часть сразу же перебросили на фронт, и следы его затерялись, казалось бы, навсегда. Только уже в те годы проявила девушка характер. Поступила в Молотовске на курсы санинструкторов, наивно полагая, что если попадет она на фронт, то и отыщет своего любимого.
Сколько раненых бойцов прошло через ее руки в санитарном поезде, колесившем по всей европейской части России, за четыре года войны сейчас уже никто не скажет.
Но она встретит его в конце 1944-го где-то за Уралом, куда поезд привезет в тыловой госпиталь очередную партию раненых. Он не узнает ее, а она... Она расскажет и об Архангельске, и о танцах в клубе лесозавода. И признается, что ради него пошла на курсы и всю войну надеялась на встречу...
Очень удивится тот боевой офицер, что девушка, пройдя всю войну, сохранила не только духовную верность, но и девичью честь.
Александру комиссовали по причине беременности. Когда она вернулась с фронта с «брюхом» к матери, потерявшей на фронте трех сынов, взорвется деревня новостью: «Шурка на войне ребенка нагуляла!» Через четыре месяца после Победы родится сын, а деревня прикусит досужие языки, видя, в какой строгости будет держать мать вернувшуюся фронтовичку.
Крестьянская работа в колхозе навалится на нее всей тяжестью мужского труда. Весной - за плугом, летом - с косой да граблями на пожне, осенью - снопы вязать за жнейкой, молотить и веять зерно, зимой - мерзнуть в поездках на лошади за сеном или почтой в райцентр...
Когда в начале пятидесятых появились в МТС первые тракторы, Шура стала прицепщицей и по весне ездила на плуге, дергая на поворотах за рычаг, поднимая и опуская лемеха да огромным штурвалом регулируя глубину вспашки. От постоянной тряски металлическое сиденье однажды отвалилось, и ей пришлось сидеть прямо на жесткой раме плуга. Тут-то и случилось несчастье. Плуг, колесом наскочив на камень, подпрыгнул, и Шура упала как раз под лемеха. «Помню, как я руками пытаюсь отпихнуться от железных лезвий и земляных пластов: ведь разрежут, а потом засыплют. А там еще и заднее железное колесо окончательно раздавит...», - вспоминала она.
Колхозницы, поблизости раскидывавшие навоз, побежали на помощь, тракторист остановил трактор.
После этого случая и задумалась Александра: а что, если такая же судьба ждет и ее единственного сына? Паспорта колхозникам тогда не полагались, а без паспорта никуда не уедешь... Сжалился мужик один из соседнего лесного поселка. Жена у него в тюрьму попала (за растрату, видать, в магазине или в столовой - в то время женщины легко могли за решетку угодить), а он один с мальчонкой маялся. Вот и предложил он Шуре фиктивный брак оформить, чтоб и ей помочь, да и своего сына беспризорником не растить.
Так и перебралась она вместе с сыном и состарившейся мамой в лесопункт. Сначала в садик на работу устроилась, а потом и санитаркой в медпункт приняли, комнатку дали. К тому мужчине ходила, чтоб в квартире прибрать да за мальчишкой присмотреть, накормить, обстирать, а как вышла жена у него на свободу, то только спасибо Шуре сказала.
...Когда умрет мать, а сына возьмут в армию, Александра спишется с двоюродной сестрой, что в Ленинграде жила, и переедет туда. Фронтовичку примут на работу санитаркой в больницу Смольного. Правда, жить на первых порах придется у сестренки, а у той - своя семья. Спать её определили под стол. Там единственная свободная площадь была, где тюфячок можно было расстелить.
Сын из армии вернется уже в Ленинград, к матери, и ей от Смольного выпишут ордер на вселение в комнату в коммунальной квартире на Староневском проспекте.
Узнав о возвращении сына, начнет им звонить девушка, что работала с тетей Шурой в медпункте фельдшером. Сама она была родом из Северодвинска, после медучилища оказалась в лесной глуши, и опытная санитарка учила ее житейской премудрости. Особой привязанности к сыну не замечалось, а тут и звонки, и письма, а потом и сама приехала. Вскоре мать почувствовала, что в маленькой комнате она стала лишней. Не одну ночь пришлось коротать на полу у сестры, с невесткой отношения не заладились. Но на работе безотказную Александру ценили. И, узнав, как она мается в семье сына, сумели выделить еще одну комнатку, снова в коммунальной квартире, в районе Сенной площади.
Когда выйдет Александра на пенсию, а дом, в котором жил сын с семьей, начнут расселять в связи с ремонтом, уговорят ее прописаться у них: страна готовилась к сорокалетию Победы, и появлялась возможность семье фронтовички получить благоустроенную квартиру в новом доме.
Получили трехкомнатную. Как участнице войны власти досрочно установили ей телефон, предоставили все льготы. Нехитрую свою мебель перевезла тетя Шура и расставила в отдельной комнатке своей квартиры. Вскоре и внучка замуж выйдет, временно переберется к мужу, своей дочкой обзаведутся. Но в просторной квартире сохранятся порядки коммунальной квартиры, со скандалами и склоками. Сын, пропадавший на работе до поздней ночи, в скандалы не вмешивался, да и мать старалась не посвящать его в очередную стычку с невесткой. Тогда-то и подвернулось деревенское предложение, которое Александра приняла с надеждой отойти от семейных неприятностей. Оставила сыну доверенность на получение своей пенсии и уехала ухаживать за больной соседкой.
Первое время она приезжала в город ежегодно, чтобы получить проездные талоны, обновить доверенность, взять денег на деревню. Но однажды увидела, что комнатка занята семьей внучки, мужа которой (он был военным) перевели в Питер, а ее диванчик выставлен в коридор. Первые несколько ночей она спала на этом диванчике, а как-то раз, вернувшись из магазина, его не нашла. «На дачу его увезли, чтоб в коридоре не мешал», - спокойно пояснила невестка и предложила свекрови переехать вслед за диваном, чтоб охранять дачу от воров.
Уедет в родную деревню Александра с тяжелым сердцем, но и после этого не выпишется из города, не переведет пенсию, побоявшись, что если сделает это, то невестка в отместку и вовсе сына со света сживет. Тем более что пример свежий был, с зятем. Теща и жена зачастую отказывались его кормить, если не приносил вовремя зарплату. Случалось же это постоянно, так как в начале девяностых офицеры не получали довольствия по полгода. Со временем зятя и вовсе выживут из квартиры.
...В последний приезд застала мать сына в роли квартиранта. Выселен он не только с супружеской кровати, но и из спальни, якобы за то, что своим храпом мешает спать жене. Ночевала Александра в гостиной, на диване, вместе с сыном. Невестка, два года не видевшаяся со свекровью, с порога заявила, что кормить ее она еще согласна, но уж разговаривать - уволь. И хоть втайне мечтала Александра зиму прожить около сына, чтоб не маяться в деревне со снегом, дровами да водой, но уже через две недели вынуждена была искать приюта все там же, у сестры. К счастью, паспорт заменили за три недели, и сын, купив металлические трубы взамен прохудившихся для печки-времянки, посадил ее в поезд и позвонил соседкам, чтоб те натопили избу. Сельская власть пошла навстречу и прописала временно, сроком на два года. Выдали и местный медицинский полис.
Сколько еще она протянет?
Владимир ФОКИН с. Верхняя Тойма