Дед, мы веточки твоего дерева
Передо мною лежат несколько выцветших фронтовых треугольничков. Это твои письма с войны, дед Иван Михайлович. Дата написания последнего - 2 июля 1944 года. Ответа на него ты не получил, потому что через месяц тебя убили. Я отвечаю тебе, дед, за всех нас, живых и ушедших, пусть даже пятьдесят девять лет спустя.
... Желтая бумага, скользящие карандашные строчки: «Маша, я нахожусь в боях. Начали наступать на немца 23 июня и все время гоним его назад... Почти дошли до Польши и идем с боями день и ночь вперед».
До Польши, дед Иван, ты дойти не успел. Третьего августа на древней литовской земле, на подступах к Каунасу погиб в бою.
Холодные строчки похоронки: «Верный долгу и присяге, проявив мужество и героизм, пал смертью храбрых». Ты воевал с сорок первого года. Был ранен, смог побывать дома, вернулся в строй. Рядовой солдат, сапер. Ты не был твердокаменным большевиком с горящим взором. Вологодский мужик, от сохи своей и крепкого хозяйства уехал в устье Двины возводить новый град. Когда тень топора нависла над страной, ушел ее защищать. И не вернулся.
Но пока, в письме, ты жив-здоров, чего желаешь и жене, еще не ставшей вдовой, и четверым своим дочуркам. Сын Александр, выпускник молотовской школы №1, погиб в бою на Смоленщине в сорок втором. И ты, дед, пережил этот удар.
А твоей Марье, моей дорогой бабушке, давно пора поставить памятник. Святой она была! Бабушка тихо угасла на 88-м году жизни, навеки оставшись вдовой солдата. Одна поднимала девчонок, и они теперь давным-давно бабушки. Трудно им было без вас, убитых своих мужчин. Но выжили. Продолжается твой род, дед, пусть и под разными фамилиями, но все мы - веточки одного дерева. А нас много: только внучат восемь душ да взвод правнуков. Тебе не суждено было понянчить их. А нам... Знаешь, мы так завидовали детям, у которых были дедушки!
Дед Иван, страны нашей, Советского Союза, больше нет. Нет, мы ни с кем не воевали. Страну просто (и оттого страшно), как костяшки домино, рассыпали доморощенные временщики. И солдаты гибнут на своей и на чужой территории. Россия, раздираемая метастазами, истончается, пожирая сама себя. Вы, умирая, знали, за что идете на смерть. А за что погибают наши дети?
Ты обрел вечность на воинском кладбище Каунаса. Ныне Альгирдасы и Римасы последнего разлива грозят веснушчатыми кулаками и называют вас, убитых, оккупантами. Вас - освободителей! Горько видеть такое. Тебе в какой-то мере было легче: ты умер свободным и - лицом на Запад.
Дед Иван, я тоже прошел армию, в семидесятых, в свободных от локальных конфликтов пространстве и времени. Великая война стала историей, а Афган, Карабах, Приднестровье, Чечня еще зрели в воспаленных мозгах политиков. Мне в этом отношении повезло. Довелось участвовать в совместных учениях с войсками ГДР, Польши, Чехословакии, и я видел, как воины дружественных тогда стран смотрели на нас: без особой любви, но с особенным уважением. Моей армии, дед, тоже уже не существует...
Многое унесла безжалостная река времени. Если бы можно было откатить чуточку назад громоздкое колесо истории! И ты бы не сделал в тот роковой день свой последний шаг по земному шару... Но нет, история строга и не знает сослагательных наклонений.
Хотя нет повода скорбеть, дед. Ты с нами: в письмах своих, в ордене Отечественной войны, в кирпичах сложенных тобою стен да в нас, живущих и помнящих. Вас не забыли, дед. И ты, и твой сын прописаны навечно в Книге Памяти. Имена ваши выбиты на мемориальных досках рядышком, в самом низу: Ярыгин А.И (1923 - 1942) и Ярыгин И.М. (1902 - 1944).
И дом твой жив, тот самый барак №24/25 на углу Лесной и Пионерской. Скособочился, нахохлился, но стоит скромным памятником вам обоим. Давно нет старого театра, который ты возводил, но заложенные тобой стены по-прежнему горделиво возвышаются над старым городом. Так что будем жить, дед Иван. И помнить!
Вранье, что война озлобляет и притупляет чувства, что она оголяет бесстыдно и выставляет напоказ все низменное, что есть в человеке. Знаю, дед, ты и свой смертный час встретил таким, каким был и остался в нашей памяти: спокойным и добрым.
Все, дед Иван, я заканчиваю письмо, адресованное тебе в уходящий все дальше 1944-й. Пусть его допишут наши потомки и сделают это лучше нас.
Александр ТОКАРЕВ