Номер от 23 октября 2003 г.

Вся жизнь - театр. И дают в ней пьесу, у которой бывает только премьера. Понимаю, что это не к месту, что надо по-другому или хотя бы в прошедшем времени, но опять повторяю: «Счастливая вы женщина». Она улыбается сквозь слезы: «Все так говорят». Не знаю, слышало ли раньше старое кладбище такие слова...

BСУББОТУ здесь всегда много народу, на своем посту стоят бабушки с пластмассовыми цветами. Они многих уже знают в лицо, поэтому здороваются и улыбаются. Только по-особому, тихонечко. Заходим в часовню, зажигаем поминальные огоньки свеч, шепча родные имена. Просьба одна: пусть дорогим людям ТАМ будет спокойно.

Она идет по знакомой дорожке быстро, словно на свидание спешит. Я отстаю, вглядываясь в даты на памятниках и в боль прощальных слов. Чаще - вдовьих.

- Наверное, легче уйти первой, - думаю вслух.

- Нет, мужчине труднее оставаться одному. Женщина сильнее. Береги мужа, потому что все так быстро...

- Я знаю, но почему-то, как и все, говорю о счастье только в прошедшем времени.

- Наверное, правильно. Знала, что нельзя об этом громко, что можно сглазить, но за несколько месяцев до Юриной смерти сказала в телеинтервью: «Я такая счастливая!»

- А он?

- Он в последнее время говорил: «Прожить бы еще лет пять так же». Его бывшей жене бабка какая-то нагадала, а та ему повторила: «Ты в пятьдесят четыре года умрешь!»

Надо было просто забыть, а он поверил.

Место встречи изменить нельзя

- Песок, плитка, памятник - я теперь в этом деле специалист. Жалко, что на чугун денег не хватило, пришлось оградку легкой сделать. Здравствуй, Юра!.. Я ведь и правда как на свидание каждый раз сюда иду, каждый раз собираюсь и волнуюсь. Раньше так кладбища боялась, а теперь - в любое время. Только автобус проезжает поворот, сразу как дурочка становлюсь. Если деньги есть и на такси домой на Ягры еду, прошу шофера свернуть. Некоторые водители удивленно смотрят: вечер, темно уже, а мне все равно. И каждое шестое число месяца, это день смерти, - обязательно, пусть хоть какой мороз или дождь. И так почти три года. Постою, порыдаю, поговорю... А бывает, с друзьями и посмеемся. Юра очень веселым человеком был.

Он приехал в наш город, оставив северную столицу и любимую престижную работу судостроителя на Адмиралтейских верфях. «Ради бабы!» - кривились приятели. Он не обижался или просто вида не показывал, потому что всегда мечтал о родном Петербурге. Для жизни и смерти тоже. Но она сразу сказала: если что... и не надейся, только здесь, рядом со мной. А от Питера - волны, кусочек решетки Летнего сада и близнец кораблика с Адмиралтейского шпиля. Это с Юриной стороны оградки. С другой, для себя, - театральные маски. Сама эскиз рисовала. На глянце могильного камня - строчки рязановского стихотворения: «Любовь не может грешной быть, когда она Любовь. Ее немыслимо забыть, когда она Любовь». Следующее четверостишие будет на памятнике, для которого оставлено место. Мы говорим об этом спокойно, как старенькие бабульки о своих смертных узелках: «Рядом - это хорошо».

Любовь не может грешной быть

Когда он в первый раз ее увидел, скомандовал себе: «К этой рыжей не подходить!» А она в ту же минуту решила: «Это такое мое...» Тридцатилетняя женщина, мама, не очень счастливая жена. Слишком часто и очень явно муж попадался на изменах. Можно было и дальше так жить, но она знала: должно быть по-другому. Да и с самого начала все у них как-то странно случилось.

Жила-была девушка, работала диспетчером транспортной конторы, стихи про щебенку для стенгазеты писала, парня из армии ждала. А потом вечер в ресторане, и «Можно вас пригласить?» Просто очередной кавалер. Напросился в гости, не испугался мамы, которая встретила их в боевом настроении, с тапком в руках.

Заявление пошли подавать на третий день после знакомства. Попросила у подруги шарф белый: «Замуж выхожу. За кого? Не знаю». До загса на самосвале попутном ехала, боясь, что жениха не узнает. Решила так: кто подойдет, тот и он. Как в омут рыжей своей головой бросилась. Зачем? «Закон стихийных бедствий пока не объясним».

Через десять лет с другим все было не так. Сначала думали - пройдет. Не получилось, и оба словно с ума сошли, деля жизнь разлуками: от одной его командировки до другой. Потом она, дежурная гостиницы, а чуть позже и администратор, шторы стирала, полы красила - лишь бы заработать отгул и уехать в Питер или на нейтральную полосу, в Москву. Весь женский коллектив «Двины» знал, к кому, без вопросов и бабьих пересудов менялись сменами, объясняя друг другу и непонятливым: «А у нее любовь». И от повзрослевшего сына не скрывалась. «Мама, я никогда не видел тебя такой счастливой», - скажет он однажды. Не знал только муж.

- Почти каждую неделю в Ленинград летала. А однажды на ужасном поезде добиралась: света нет, полка боковая, с потолка что-то капает. На меня попутчицы странно так смотрели. Оказывается, за Пугачеву приняли, вот и удивлялись, как это примадонна да в таком вагоне.

Юрка на перроне встретил, посидели, поговорили, и вечерним поездом обратно... Было и по три счастливых дня. Еще женатым он предложил мне выйти замуж. Но тогда даже в мыслях не было, что когда-нибудь мы будем вместе. Потом у него случился тяжелый развод. А я просто оформила документы и послала телеграмму мужу, он в это время в другом городе работал. Не дошла телеграмма, так что когда бывший позвонил, тогда и узнал, что я уже замужем.

«Потом все расскажу»

В загс немолодые молодые пришли, им, как полагается, слова заученные стали твердить про ячейку общества и любовь в ней. Смешно стало, попросили хотя бы Мендельсона не включать.

- Юра до этого обручальное кольцо не носил, и я тоже. А во второй раз надели. После его смерти сходила к ювелиру, из двух колец крестик вот этот заказала.

Если арифметикой счастье измерять, то длилось оно двадцать один год, из них только девять не надо было прятаться и обманывать, в первую очередь, себя.

- Думаешь, все гладко было? Если бы! В таком возрасте все сначала начинать сложно. У него непростой характер, но с каждым годом нам становилось все легче. Я домой неслась, как сумасшедшая. А он на балконе стоял, ждал. И когда провожал утром - тоже. Выйдет, крикнет: «У-у-у!», мне все понятно, а прохожие вздрагивали. У нас правило было: записочки друг другу писать. «Юрочка, милый, любимый, приготовь то-то и то-то». Записки нет - ничего не сделает. Ревновал? Не то слово! Придет мужчина в гости, поцелует мне руку, все: «До свидания, уходи». Я не злилась, смешно было. Да при Юре гости у нас редко были, а теперь вообще почти дверь не открываю... Другие ругаются, что мужик на диване лежит, а я никаких требований не предъявляла. Софа - его любимое место, и я должна была сидеть так, чтобы он мог рукой дотянуться. Он был настоящим мужиком, преданным работе, а мою терпеть не мог. Сейчас самые тяжелые дни - выходные... А в самых страшных снах он мне изменяет. Но чаще всего уходит, ни на один вопрос не ответив: «Потом все тебе расскажу»...

И уходя, навек прощайтесь

Когда подошел год, нашептанный гадалкой, тяжело стало. Курить Юрий Николаевич бросил, любая мелкая проблема со здоровьем до паники доводила. А к врачам все равно не обращался. Стыдно ему, здоровенному на вид мужику, было по больницам ходить. Да и страшно, наверное. 28 ноября, когда сердце прихватило так, что отгул попросил на работе, еле уговорила его «скорую» вызвать: «Может быть, завтра?»

Доктор велел немедленно собираться в больницу. «Давай поцелуемся», - сказал. Улыбнулся и тихонько пошел по лестнице с пятого этажа.

От слова «реанимация» у нее похолодело все внутри. Потом были телефонные звонки, его главный вопрос: «Во сколько сегодня домой пришла?» и одинаковые слова доктора: «Состояние стабильно тяжелое». Она боялась ночи, казалось, как только закроет глаза - он умрет. Но сколько у человека сил?! В ночь на шестое декабря уснула. А утром позвонили из больницы...

- Самое страшное, что меня к нему не пускали. Потом сказали: «Ну что же вы не добились!» А он все это время был в сознании. Перед самой смертью произнес: «Ребята, я больше не могу». Обширный инфаркт. Оказывается, у него и старые рубцы на сердце были, наверное, это из-за тоски по Питеру...

«Все нормально, будь молодцом. Целую. Юрий», - его последняя записка. Совсем не прощальная.

- И это самое дикое: человек-ураган, здоровяк, и вдруг его нет.

«Звездочка» сделала все, чтобы проводить своего работника достойно. Питерский друг удивился:

- У нас так шикарно не хоронят.

- Любовь - это бег с препятствиями к смерти, - повторяю я чужие грустные слова. - А может быть, проще без нее, не растворяясь, не привыкая? Если не жить проще, то терять?

- Нет, надо жить только на полную катушку. Самое главное - ценить каждую минуту. Оказывается, все это просто мгновения. Я так жалею, что часто уходила от него.

- Ну а если бы повернуть назад, поняв, что всему короткий срок, и услышать от любимого: «Я или работа». Вы бы согласились выбрать?

- ...Нет, - лишь на секунду задумавшись, ответила Татьяна Павловна Герловина. Режиссер театра «Автограф».

Вся наша жизнь - театр. Каждый день «дают» в нем пьесу, у которой бывает только премьера. И ничего не изменить. Наверное, просто надо до прощального поклона успеть крикнуть «Браво!»