И дольше века длится жизнь

100 лет исполняется северодвинцу Павлу Бугакову

Не любит Павел Степанович Бугаков тепло одеваться, даже зимой шею шарфом не укутывает, когда от одной дочки с Ягр до другой на улицу Воронина добирается. Правда, недавно, пока автобус ждал, замерз крепко. Стал приплясывать на морозе. «Какой шустрый дедушка», - улыбнулись стоявшие рядом люди. И лица у них вытянулись, когда узнали, что 10 февраля этого года веселому человеку сто лет исполнится.

Раньше казалось, только глаза закроешь - уже утро. А теперь ночи какими длинными стали! Поднимается Павел Степанович с кровати и начинает шагами комнату мерить. В молодости он ногам покоя не давал, теперь они старое поминают - ноют, работы требуют. Приходится ходить потихоньку. А дом спит, и город тоже, разве только машина под окнами проедет да дверь подъезда громко хлопнет. И тогда сожмется сердце старика, но теперь уже не от страха - от боли, не знающей срока давности. Дай Бог каждому иметь такую память, какая у Павла Степановича в 99 его полных лет. Спаси и сохрани от того, чего ему никогда не забыть.

Урок истории

С уроками Павел Степанович своим дочкам до десятого их класса помогал, хотя сам окончил всего четыре. Во всем разбирался, только «Родной истории» никогда не касался. Слушал, как «проходили» по очереди его девчонки революцию, НЭП, коллективизацию: хороший человек - бедный человек, кулак - враг, толстый жадный и злой... Все понятно и можно только пожалеть папу, который целых пятнадцать лет жил при «царе кровавом» и дышал «опиумом для народа». А отец молчал, тогда он еще боялся ночного шума машин и громких шагов в коридоре.

...В воронежской деревне Дуровка семья Бугаковых по справности второй шла, после Дуровых. Остальные тоже не бедствовали, даже тот мужик, у которого подряд восемь девок родилось. Земли имели собственной 480 десятин да еще душевую, которую общество на потомство мужского рода выделяло. А его, слава Богу и невесткам, в семье Бугаковых прибавлялось. В общем, сытно жили, было чем кормить 18 дойных коров, 22 рабочих лошади и что молотить зимой на льду цепами. Своих девок Дуровым замуж отдавали, невесток там же выбирали. С приданым и работящих. Глава семьи, прапрадедушка Григорий Степанович, строго следил за этим и за всем хозяйством. Шутка ли - 56 человек в семье! На три дома жили, а за стол все вместе садились, только в страду старшие в поле обедали. Еду на работящую ораву готовили невестки по очереди.

Историю Государства Российского в масштабах родной богатой деревни Павел Степанович помнит со своих девяти лет, значит, с 1911 года. В три часа ночи со взрослыми его еще не поднимали на работу, но дела уже поручали важные. Свиней пас, прапрадедушку на таратайке по полям возил. Встанет старик на краю полосы в современных пять километров длиной, пощупает землю: «Сеять надо!» Паша любимым внуком у него был, с собой Григорий Степанович его спать укладывал и у него про внутрисемейные непорядки сведения получал. Скудные, надо сказать, потому что жили мирно, даже многочисленные невестки меж собой не ругались. Ну а если что не так -ложкой деревянной по лбу или палкой своей помашет дед. Правда, только для острастки, добрым он был, а дисциплина - строгой. Гостей уважал, каждому мужику обязательно стопочку начислял из запасов, что в личном чулане хранил.

- Самогона, наверное? - интересуюсь я.

- Тогда про такое не слыхивали, только после Первой мировой его гнать стали. Водочкой потчевал. А когда урядник за налогом приезжал, вытаскивал дед из загашника мешочек, сшитый из причинной части кастрированного быка, и доставал золотые деньги. Обязательно по стопке выпьют с государевым человеком и разойдутся друг другом довольные до следующего урожая. Никакой бумаги никто не писал, слову честному вера была. Да и налог тот ничтожным считался. Потом нас царь-батюшка вовсе от него освободил, говорят, что лишку переплатили. Не сам, конечно, представитель его приезжал, дело уладил.

В воскресенье отец Паши за столом акафист читал и вся семья молилась. На праздники в церковь на пятерых лошадях ездили, голосистыми Бугаковы были, на клиросе пели. А уж если дома мирскую протяжную затянут - соседи заслушивались.

- И сейчас, как услышу песню старинную - болячки заживают, - веселеет взгляд Павла Степановича.

На недавнее Рождество к соседям дочкиным ходил, «Рождество Твое, Христе Боже наш...» пел. Потому если мужчина первым в этот день порог дома переступит - удачи жди. Вот и решил поддержать добрых людей.

- Павел Степанович, говорите, что на дуровских девчатах ваши парни женились. Значит, по расчету, а как же любовь?

- Без нее никак - в этом нет сомнения. Что без любви, то большая ошибка. Дядю моего так женили, получилось неудобно. Не жили - маялись. Правда, убило его на Первой мировой. А я ведь тоже у Дуровых невесту присмотрел. По любви. Мы с малых играли с ней в свадьбы, вот и доигрались...

Революцию вспоминает коротко: «Наподобие, как сейчас стало». Но работящие крестьяне сильно не печалились, их ведь не власть кормила - земля. А ее комиссары обещали народу оставить, так что пахали, сеяли, о жизни думали. К 30-му году семья поделилась на несколько хозяйств. Молодые остались с отцом, у них уже две дочки родились. А всего, как записано в окладном листе, едоков в хозяйстве было 10, лошадь - 1, корова - 1.

«До основанья, а затем...»

С 1 февраля 1930 года советская власть стала народ к светлому будущему вести по постановлению «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством». Бугаковы к «укреплению» не подошли, с ними решили бороться.

Семью с малыми детьми уже в вагон погрузили, ничего с собой не позволив взять, а Павла Степановича, мужика 28 лет от роду, прямо на работе взяли, даже лапти не разрешили переобуть. В них и приехал зимой на Север. Жену с доченьками оставили в Соломбале, мужиков - в Холмогорский район на озеро Сухое. Выгрузили в чистом поле, на котором только сарай с инструментами стоял, приказали разобрать лопаты, пилы, топоры и приступить к строительству бараков. После каторжного труда спали под звездным небом, елок нарубят, сват Игнат распашником работяг прикроет, и тяжелый сон даст забытье на несколько часов. С тех пор Павел Степанович морозов не боится. И Божьей кары тоже, потому что даже Заступника небесного в те страшные дни ни о чем не просил, раз отдал Он власть над безвинными людьми вертухаям. Скольких воронежских мужиков они под дулами винтовок в тайгу увели только за неловко сказанное слово. А возвращались всегда одни ...

Когда барак под крышу подвели, пригнали ночью еще одну партию несчастников с семьями. Голодных, слабых. С двенадцатиярусных нар падали по ночам на пол люди. Мертвые.

Только в марте вернули оставшихся мужиков в Соломбалу, а там встретили Павла две вести. Женщинам и ребятишкам назад разрешено вернуться, в родную деревню. Только не было у Бугакова уже детей. Обе доченьки разом умерли, так и не дождавшись папу. Брат Павла бегал по поселку, хоть какой-то ящик искал, чтобы положить в него тела крошек пяти и трех лет от роду. А молодую маму, почерневшую от горя, другие женщины успокаивали: «Ты теперь хоть мук их не увидишь». Это сколько же пережить надо, чтобы такому позавидовать... Где похоронили доченек, родители так и не узнали - на общей подводе увезли. Многие тогда отходили в мир иной, для них уж точно - лучший.

Остался Павел на чужом Севере с братом, отцу еще страшнее доля досталась - Соловки. Ничего больше не знали о нем. А сами однажды решили бежать, спасла смекалка крестьянская и пила двуручная. Ею заработали денег, мануфактуры 50 метров и книжки трудовые, которые тогда «заборными» назывались. Они пропуском им стали, когда добирались до родной воронежской земли. Взяли на поезд билет, подошли к вагону, а вперед военные протиснулись. Увидел брат их зеленые фуражки и, словно подкошенный, рухнул на перрон. Вот какой страх был у молодого мужика! Пришлось другого состава ждать. Всю дорогу тряслись. Крадучись, ночью к дому родному подошли. Соседу Егору спасибо. «Он хоть и членом партии был, но хороший парень, не выдал и обратно выбраться помог». Нельзя было в деревне оставаться. На Кавказ уехали, пилой неплохие деньги зарабатывали, но не смогли на чужбине жить, решили к своим прибиться, опять в Архангельскую область вернулись. И так надоело Павлу бояться, что однажды взял он «маленькую» и постучался к коменданту: бутылку на стол, душу передовика производства, каждый день двойную норму выполняющего, наизнанку. «Не могу больше, хочешь - казни, пожалеешь - милуй». Комендант справку хорошую написал и к «батьке» отправил, в НКВД то есть. Там и узнал «кулак», что он и вся семья его большая уже четыре года как свободные люди. Разобрались, мол, перегиб устранили, сами ведь в лесу работаете, знаете, сколько щепок летит, когда его рубят...

- И стал я свободным человеком. Жену к себе привез, пятерых девчат она мне родила. Все думал: на этот раз точно мужик получится... Финскую прошел в истребительном батальоне, в конце прошлого года дождался звания участника войны. А передовиком и рационализатором до пенсии числился на Соломбальском ЦБК. Когда комбинат первую тонну целлюлозы дал, я в президиуме сидел, рядом с хорошим мужиком, начальником строительства. В перерыве того собрания за ним и пришли... в зеленых фуражках. Пропал человек бесследно. А мы боялись. Всю жизнь...

Павел Степанович не плачет, хотя очень больно вспоминать, и возраст дает поблажку мужчине. Слезы на глазах у дочки, Галины Павловны, в который раз слушающей историю своей большой семьи. Прапрадеда Григория Степановича, дожившего до 110 лет, деда Степана, умершего в 64 года свободным человеком после трех лет мучений на Соловках. Своих сестренок и дорогой мамочки Ксении Егоровны. Только перед своей смертью она решилась рассказать взрослым детям правду, о которой тогда не писали в учебниках истории, да и сейчас вскользь «проходят».

Прощаясь, Павел Степанович долго благодарил за то, что пришли и выслушали. А мне почему-то очень хотелось сказать: «Простите нас». Может быть, потому, что никогда уже не смогу попросить прощения за обиды у своего отца, тоже знавшего голод и страх... Но получились только обычные слова, пожелания встретить столетие в добром здравии и радоваться жизни дальше. Все это с планами без пяти минут юбиляра совпадает: «Мне еще внученьку Наташеньку надо на ноги поставить. В мединституте она учится. В семье обязательно должен быть свой доктор!»

... А родная деревня Павла Степановича теперь Вербной называется. Застеснялись ее жители неловкого имени. Только вот до трудовой славы «кулацкой» Дуровки дотянуться не смогли.

Поделиться с другими!
Понравилась статья? Порекомендуй ее друзьям!
Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта