Так уж повелось в России, что мужики пьют. А их жены делятся на две категории: те, которые не хотят терпеть пьянство мужа и уходят от него, взваливая детей и хозяйство на свои хрупкие женские плечи; и те, которые вести самостоятельную жизнь не умеют, поэтому вынуждены приспосабливаться и терпеть. Последних – абсолютное большинство потому еще, что «безмужняя» женщина у нас авторитетом не пользуется, а как раз наоборот, считается как бы вторым сортом. А вот среди «терпящих» встречаются уникальные экземпляры.
Дай на «портвеюшку»!
«Любушка! Красавица! Добренькая! Хорошенькая! Дай на «портвеюшку»! - муж в том благодушном состоянии, когда выпито изрядно, но чуть-чуть не хватает.
- Отстань! – стоит скалой Любушка, не поворачивая к нему голову и продолжая спокойно месить тесто.
- Любушка! Красавица! Маленькая, толстенькая, но вре-е-дненькая! – растягивает Вася. - Дай на «портвеюшку»! - и с нежностью подвыпившего человека вьется за спиной жены.
- Давала уже. Хватит. Ты же говорил, спина болит, спину полечить. Прошла спина-то?
- Болит, Любушка, болит, родненькая! - Муж сгибается вопросительным знаком. - Я «всю» не буду. Только полстаканчика - и полегчает. Дай на «портвеюшку».
- А в магазин как пойдешь?! – тихим голосом гремит Люба, нарезая тесто острым ножом. - На велосипед-то с больной спиной не сесть.
- Я пешком, Любушка. Я быстро… Я тихонько. Красавица, моя! Маленькая! Толстенькая! Вредненькая!
- Не дам!!!
Вася замирает на мгновение, пока смысл этих неприятных слов доходит до его заторможенного алкоголем сознания. В следующую минуту с видом глубоко оскорбленного человека Вася удаляется из кухни.
Эта сцена разыгрывалась и для меня тоже, так как Вася наивно полагал, что в присутствии гостьи несговорчивая жена должна смягчиться, и он скорее достигнет результата. Ведь его демонстративный уход из кухни означает только то, что первая атака, к сожалению, отбита.
Я сижу за столом. Люба спиной ко мне продолжает резать зеленый лук для начинки и рассказывает, как будто сама себе.
- И вот так три раза в месяц: получка, аванс и пенсия. Еще на «одну» все равно потом дам, только ближе к вечеру, чтобы выпил и до утра уснул. А завтра ему на смену. Будет там чаем отпиваться. На работе все-таки не пьет, дорожит. Пенсия-то маленькая. Вот он сторожем и подрабатывает, охранником по-нынешнему.
Люба аккуратно кладет готовые пирожки в кипящее масло и заваривает чай. Через несколько минут блюдо с румяными пирожками водружается на середину стола, а аромат масла и лука распространяется в комнату, где равнодушно глядит в телевизор угрюмый Вася. Наконец, его вкусовые рецепторы посылают сигнал в мозг. И тот лихорадочно начинает соображать, что настает время для второй попытки. Угрюмое выражение сменяется неуверенной улыбкой. Вася входит в кухню, и его улыбка еще больше растягивается, так как теперь обаять супругу придется, глядя прямо ей в глаза. А это намного сложнее.
- Садись ешь! - приказывает Люба, и он послушно садится, но не притрагивается к вкусно пахнущим пирогам, так как цель у него совершенно иная. Просто за столом у него более выгодная позиция повлиять на жену.
Люба больше не предлагает мужу поесть, потому что давно знает - если он пьет, то ничего не ест. Но и сдаваться не собирается. Поэтому, как только слышит: «Любушка! Красавица! Маленьк…!» - резко обрывает его: «Не дам!!!»
Вася беспомощно смотрит на меня, ища хоть какой-то поддержки и понимания. Но я молчу, и он понуро во второй раз покидает кухню.
- Может, у него действительно болит спина, - пытаюсь я встать на Васину сторону.
- Как же! Этот трюк давно известный. В прошлый раз так корчился от боли, что даже я поверила. Дала на «портвеюшку», а сама к окну подошла. А он на велосипед, как мальчик, взлетел и погнал. Вот ведь как горит. И про спину забыл. Теперь не верю. Может, и болит, но не настолько, чтобы вином обезболивать.
Мы уминаем горячие пирожки, запивая ароматным чаем из трав. Такую вкусноту можно попробовать только в российской глубинке и по достоинству оценить хлебосольство хозяйки.
Я знаю Любушку давно. Просто много лет не бывала в этих краях. И, встретив ее на улице, не могла не отдать дань ее гостеприимству. Люба с гордостью рассказывает о дочери, которая удачно вышла замуж, родила двоих детей - ненаглядных ее внуков, и даже получила квартиру от государства - неслыханное по нашим временам событие. О сыне особо не распространяется. Он сходил в армию и сейчас перебивается случайными заработками. Наверное, тоже прикладывается, потому что чувствуется, что сердце ее за сына болит. Мы сидим долго, я слушаю неспешный Любушкин рассказ и понимаю, что такой судьбы удостоилась каждая вторая, если не все восемьдесят процентов российских женщин.
Российская беда
Муж пил всегда, начал смолоду. Мать ей не помогала. И детей пришлось растить практически одной. Трезвым Вася был тихим и молчаливым, да и спьяну руки не распускал. Зарплату отдавал. И на том спасибо. Как хозяин, он тоже был никудышный. Привезти уголь, нанять вспахать огород - это ее заботы. А уж завести в доме какую-нибудь крупную вещь - тем более. И она привозила, нанимала, брала кредит и потихоньку выплачивала. Зато теперь и холодильник, и плита на кухне новые. А еще дом подключили к газовому отоплению, теперь не надо с углем возиться, и вода горячая в любое время. Правда, тоже пришлось брать кредит, но, слава Богу, уже выплатила.
Довольное лицо хозяйки меняет свое выражение на досаду. В дверях снова возникает Вася. Он уже не просит, а просто шепчет: «Любушка! Красавица! Маленькая! Толстенькая!...»
- Ад-от!- тяжело поднимается Люба и достает откуда-то уже приготовленные ровно 35 рублей.
Лицо Василия проясняется, и он уже громко клянется, что «всю» не будет, а только полстаканчика, чтобы полегчало. Вася исчезает, а Люба медленно опускается на стул, и мы продолжаем беседу. Затем я раскланиваюсь, и завершение этой истории остается для меня за кадром.
Через несколько месяцев я узнала, что у Любы был инсульт, но она с Божьей помощью поднялась на ноги. А вскоре после нее заболел Вася. У него определили саркому легких – курил, грешный, много. В больнице его оставлять не стали; сказали, будто нет мест. Велели приехать дней через десять. Состояние его было безнадежное, и за эти 10 дней он вполне мог умереть. Но Люба сказала, что никуда больше его не повезет. «Пусть будет дома». Она не могла произнести: «Пусть умрет дома». Вот уже несколько месяцев она ходит за ним, как за ребенком, и даже иногда сама покупает ему «портвеюшку» - пусть порадуется!
Мария Морж