Номер от 10 ноября 2011 г.

Чем время позднего Путина будет отличаться от времени позднего Брежнева

Застой, или, в нейтральной формулировке, брежневское время, стал главной темой политической полемики в современной России. Однако это обсуждение слишком догматично — одни заранее связывают «путинскую стабильность» с анекдотичной властью советских старцев, другие видят в брежневской эпохе признаки реального социализма и бескризисного развития общества. Правда всегда сложнее идеологических предубеждений. Каким в реальности был застой и чем конкретно он похож и не похож на наше время?

Двоемыслие

Тогда. Фактический отказ от реального коммунистического проекта, закрытие после 1968 года полемики о «социализме с человеческим лицом» привели к официальному лицемерию. Слова официальных лозунгов и передовиц окончательно утратили свой смысл.

Началась массовая эмиграция. Именно тогда появилось выражение «еврейская жена как способ передвижения». Но гораздо более масштабным явлением стала эмиграция внутренняя, неполитические формы фронды. В 70-е окончательно оформляются две параллельные культуры, которые все меньше соприкасаются, — официальная и подпольная: самодеятельная песня, самиздат, рок.

Сегодня. Нынешнему времени подходят не столько экономические, сколько культурные параллели, уверяет экономист Александр Аузан. Эпохе застоя свойственны имитационные ритуалы, действа. Поэтому съезды «Единой России» напоминают поздние съезды КПСС. При этом сейчас в плане самореализации «все можно», но бурного роста «альтернативной» творческой культуры не просматривается.

Потребительский бум

Тогда. Уровень жизни в застойную эпоху повышался очень быстро, но все же медленнее, чем росли потребительские запросы граждан, и гораздо медленнее, чем на Западе.

Когда заходит разговор о качестве жизни, тема застойного дефицита всплывает самой первой. Дефицит был во всех сферах, но свой вариант социализма в нем тоже сложился: с дачами, отпусками на юг, с массовыми «жигулями». По показателям индекса человеческого развития СССР входил в первую тридцатку мировых держав.

Сегодня. Советский дефицит полностью исчез, но недовольство, связанное с отставанием в уровне потребления, осталось. Слишком заметное социальное расслоение порождает у людей ощущение бедности.

Крайне болезненным стал постепенный переход на рыночные рельсы таких сфер, как ЖКХ, образование и здравоохранение, которые традиционно считались «справедливо бесплатными». Свою роль в возникновении социальной депрессии, как и в 70-е годы, играют и крупные государственные медиа, прежде всего телевидение. Но несколько иначе — парадоксальным сочетанием лицемерного политического оптимизма и чернухи в остальных новостях.

Теневая реальность

Тогда. Отказавшись от мобилизационного типа управления страной, СССР не смог решиться на введение даже минимальных элементов самоорганизации и рынка, что определило расцвет неформальной (теневой) экономики.

Параллельная государству жизнь создает параллельную же экономику. Вместо «руки рынка» работали воспетые Аркадием Райкиным снабженцы, которые позволяли предприятиям преодолевать дефицит и доставать комплектующие. Они были торговыми агентами «серого рынка»: дефицитные товары при реальном обмене между предприятиями начинали стоить дороже еще до того, как их официально переоценивал Госплан. Своеобразный «рынок» был описан Симоном Кордонским и другими социологами «административного рынка»: в бюрократии происходил обмен благами и должностями по принципу «ты мне — я тебе». Но кроме этой «серой» сферы был еще и черный рынок: спекуляции книгами, винилом, одеждой, даже самиздатом. Для тех, у кого были лишние деньги, фарцовщики стали качественным дополнением к системе советской торговли.

Сегодня. Кардинальное отличие современной России от брежневских времен в том, что государство не претендует на роль единственного производителя материальных и прочих благ. Но теневая экономика не уменьшилась, а выросла.

— Как номенклатура в СССР нуждалась в цеховиках, так и современная российская бюрократия заинтересована в коррупции и коррупционных схемах, — считает Александр Аузан. — Поэтому, когда говорят, что у нас в стране избыточная контрольно-надзорная деятельность, я утверждаю, что во многих случаях ее по факту просто нет. Надзор не работает, и мошенник выходит на рынок, выигрывает тендеры и конкурсы.

Несменяемость власти

Тогда. В брежневском СССР был правящий класс — партийная номенклатура, которая добилась не только отказа от сталинских чисток, но и гарантий фактической несменяемости руководства.

В отличие от «волюнтариста» Хрущева, Брежнев, во всяком случае поначалу, вынужден был опираться на поддержку региональных лидеров и глав отраслевых министерств. За лояльность он фактически расплатился с ними пожизненными постами. Итогом стало предсказуемое старение высшего управленческого звена.

Андропов попытался решить эту проблему с помощью «борьбы с коррупцией» — выборочными арестами чиновников, вероятно, действительно входивших в коррупционные цепочки. На освободившиеся места пришли новые чиновники — помоложе и, как считается, более деловитые. Именно так наверх попали Михаил Горбачев и перестроечная элита, которая не смогла изменить управление страной, зато смогла ее разрушить.

Сегодня. Многие любят сравнивать «Единую Россию» с КПСС. Сами единороссы яростно открещиваются от таких сравнений. И тут они абсолютно правы. Если начальный импульс, полученный при создании КПСС, очень долго оставался идеологическим, то у вступающих в «Единую Россию» возможностей присоединиться к какому-то credo нет. Но самое важное различие состоит в следующем: если КПСС в своем позднем виде представляла собой карьерный механизм с довольно четко прописанными правилами, то «Единая Россия», напротив, является инструментом фиксации полученного социального положения.

Что действительно делает сегодняшнюю ситуацию в России весьма схожей с застойной, так это повсеместное распространение систем «патрон — клиент». Сети личных связей, по которым в центр, где происходит передел ресурсов, карабкаются друзья и родственники наиболее удачливых чиновников, охватывают всю систему российской власти. Наиболее очевидный из таких кланов — питерский. Подобный отбор не на базе профессиональных качеств, а на основе личных лояльностей не ведет к эффективному управлению. Кроме того, это приводит к замыканию элиты в себе и ее медленному старению.

Экономика

Тогда. Застой — это не стагнация, а всего лишь постепенное замедление темпов роста экономики, связанное с установкой на стабильность: плановая система не нашла способа закрывать или модернизировать устаревшие производства.

По всем статистическим показателям застойной экономикой можно только гордиться — постоянный рост производства, производительности труда, инвестиций. Другое дело, что все эти цифры шли по нисходящей. Рост производительности труда в СССР падает начиная с 50-х годов — с 6% в год до 3% в 60-е, 2% в 70-е и 1% в 80-е. По той же кривой снижаются темпы экономического роста, но при этом растет энерго- и металлоемкость производства. Вместо того чтобы остановить и переоборудовать старый завод, советская экономика строила новый, более современный. Так рос пузырь перепроизводства при падении производительности из-за устаревания фондов.

Удерживать ситуацию, покупая зерно за рубежом, и не реагировать на кризисные симптомы позволяла нефть. В начале 70-х на СССР пролился дождь нефтедолларов. Но «новые доходы» шли все больше не на инвестиции, а на закупку продовольствия. Если в начале масштабной продажи нефти за рубеж СССР тратил на это до половины поступающих в страну долларов, то в 1985 году — уже 90,4%.

Сегодня. Российская экономика в чем-то смотрится лучше советской, даже несмотря на катастрофическое падение производства в 90-е. Например, Россия стала третьим в мире экспортером пшеницы. Но и новые, уже «капиталистические» кризисы не помогли нам пока преодолеть главную проблему экономики СССР — устаревание основных фондов и низкую производительность труда (степень износа основных фондов растет все последние 20 лет и в 2009 году достигла 45,3%). С задачей модернизации производств (второй, послесталинской индустриализации) не справился застой, но пока не справилась и новая Россия.

Сходства добавляет и зависимость от нефтегазовых доходов, позволяющих решать социальные проблемы и откладывать модернизацию.