Звонит мне моя бабушка Лиза и жалуется: «У нас возле всех подъездов скамейки срезали. Кто? Да есть тут нехорошие люди».
 |
| Фото www.pusha.com.ua |
БАБУШКЕ 80 лет. Ее мучают суставы и одиночество. Она живет в подмосковном городе Электросталь, в обычной пятиэтажке со старушками, алкоголиками и некоторым количеством экономически активного населения. Скамейка для нее — единственное место общения. А «нехорошие люди» — это работники ЖЭКа. И срезали скамейки они не из хулиганства, а по просьбам трудящихся, то есть того самого экономически активного меньшинства, которое не алкоголики и не старушки. Они между собой не общаются, они приходят домой поздно, когда скамейки оккупирует алкашня, и такой экзистенциальный ландшафт им очень не нравится.
— Сначала исчезла лавочка возле моего подъезда, — рассказывает бабушка Лиза. — Я пошла в ЖЭК, спрашиваю: «В чем дело?» А мне там показывают заявление с девятнадцатью подписями от жильцов. Я знаю, кто эти подписи собирал, женщина одна с четвертого этажа. Бойкая такая, у нее муж милиционером работает. Так, вместо того чтобы заставить его порядок у подъезда навести, она в ЖЭК пишет. А мы из-за этого страдаем.
Бабушка предприняла ряд асимметричных мер. Прошла по подъезду, набрала тринадцать подписей, принесла в ЖЭК. Но там только руками развели: «У вас тринадцать, а у них девятнадцать».
— Мы теперь на бетонных плитах сидим, они во дворе разбросаны, — чуть не плачет Эльза моя Алексеевна. — Только расстояния между ними большие, кричать друг другу — голоса не хватает.
На самом деле, скамейки ожесточенно спиливают по всей стране. Они действительно стали местом притяжения бухариков и постоянным источником беспокойства для нормальных граждан. Вот только спокойнее после их исчезновения не становится: бухарики перемещаются в подъезды, а дворы лишаются последнего инструмента социального взаимодействия граждан.
Я еще помню те времена, когда во дворах к скамейкам прилагались столы, люди за ними играли в лото, домино и даже в шахматы. Дворы жили своей жизнью, все знали друг друга, звали на борщ, просили посидеть с ребенком, занимали на весь подъезд очередь в ближайшем овощном за болгарским зеленым горошком. Теперь же подавляющее большинство наших дворов похожи на кладбища, с которых по какой-то причине вдруг разом разбежались все мертвецы и забрали с собой надгробия. Впрочем, нет, не похожи. На кладбищах скамейки все-таки есть.
Если кто сегодня и взаимодействует друг с другом в наших дворах, так это алкоголики, старушки и дети. Кто будет общаться в них завтра? Вариант первый — на самый черный день. Второй тоже пока держим в уме. А на третий надеемся изо всех сил. Может, попробовать не скамейки сносить, а детские площадки строить?
Вот я сейчас смотрю в окно и вижу двор нового типа: современная детская площадка, ее со всех сторон облепили дети, на лавочках сидят их бабушки и мамаши. Площадку нам установили совсем недавно, но дворовая жизнь с тех пор уже кардинально изменилась. Вот из-за угла выплывает алконавт с цилиндрическим карманом, он явно не в фокусе и пытается по старинке справить здесь свои алкогольные потребности… Нет, уже не пытается. Одна мамаша гонит его обратно за угол коляской-тростью, другая звонит мужу, третья — в милицию, четвертая просто издает громкие звуки. Когда-нибудь все они станут старушками, но им точно будет на чем посидеть.
Дмитрий СОКОЛОВ-МИТРИЧ, «Русский репортер»