Ох и дереза растёт в Крутом яру, чудо, а не дереза. Стебли рясные, упругие, сделаешь из такой веник – сто лет мети, всё до пылинки со двора выметешь. А уж если хорошо потрудиться да метлу из той дерезы соорудить, так хоть садись на неё и полетай за звёздами в небо, как та Солоха, что, по словам Николая Васильевича Гоголя, немало приволокла их оттуда в свою хату перед Рождеством.
Но мы за звёздами не полетим. Мы вместе с Иваном Васильевичем Пипунько отправимся за дерезой в Крутой яр по самой что ни на есть земной причине. Жена Ивана Васильевича Настасья Климовна – женщина, на мой взгляд, скверная, а уж на взгляд самого Ивана Васильевича – злобная и поганая, просто фурия невоздержанная! Целую неделю рта не закрывала: «Езжай за дерезой, рыло неумытое. Езжай, кому говорят, а то у Писанки в хлеву паутина бахромой повисла, а смахнуть её, харя дикообразная, нечем!» И так она огрызком старой метлы перед самым носом Ивана Васильевича размахивала, что к субботе не выдержал он, плюнул – взял старый мешок, брезентовые рукавицы, садовый секатор, сел в свой «Запорожец» и затарахтел в Крутой яр.
Дело сделалось быстро. А то! Много ли дерезы на одну метлу надо? На улице жарко, и надумал Иван Васильевич спуститься в рощицу, что в Крутом яру прохладой всех привечала, да испить студёной воды из криницы – чистой, светлой и холодной.
Заломило зубы у Ивана Васильевича, сел он на дощечку, кем-то у криницы оставленную. Но воду из баночки, в которой раньше зелёный горошек был, однако, похлёбывает и по сторонам неспешно поглядывает. «Что за фигня? – думает. – Что это там, в кустах, краснеется да поблёскивает? Надо глянуть». Встал, пошёл на блеск: дамская сумочка. «Гляди ты, точно такая, как у моей кумы Анюты Петровны Маланьиной. Точно такая…» А сам уже её нехитрым замочком щёлкнул, открыл, а там… набор довольно интимных вещей. Мы из деликатности назовём только зеркальце да помаду. «Да главное, и паспорт кумы! – душою обрадовался Иван Васильевич, - во! И фотка. Баба, конечно, ягодка. Вот тебе, Витька (это он о муже Анюты Петровны), подарок». И передразнил его мысленно: «Да чтоб моя Анька куда с кем?! Не посмеет! Хай мне хоть голову отсекут – не посмеет!»
«А-ить посмела, - улыбнулся Иван Васильевич,- не спросилась. А я, дурак, девятый год вокруг неё ужакой вьюсь. Нет, Ваня, нет! Витька узнает – убьёт! Теперь ясно, куда это она вчера вечером с Миколой Поливановым на «ИЖаке» его летела. Рада, что Витька к брату в Воронеж махнул».
И тут-то решил Иван Васильевич действовать по-суворовски: глазомер, быстрота и натиск – вот чего ему недоставало. Под вечер его «Запорожец» остановился у дома Маланьиных. Анюта Петровна – ладная, пышная, вошедшая в самый смак сельская красавица, девять лет назад отказавшая Ивану Васильевичу в замужестве, сидела на скамеечке. На лице её играла немереная печаль, отчего серые глаза под нахмуренными бровями были краше прежнего, а щёки алели ярче обычного.
- Ищешь чего? – ласково спросил Иван Васильевич.
- Тебе какое дело? Ехай, куда ехал…
- Я-то поеду, да вот тебе без пачпорта как, а? – уже поехиднее сказал Иван Васильевич и показал куме её сумочку.
Та так и взвилась:
- Ой! Это ж я вчера в магазин к Зинке забегала – там и забыла.
- У Зинки?
- Ага.
- Не помню я, чтобы Сережка и Зинка Птичкины свой магазин около криницы в Крутом яру строили. Может, тебе ещё рассказать, с кем ты туда свою сумочку возила, чтоб повнимательнее разглядеть, что в ней этакого лежит.
- Иван Васильевич, Ваня! Что хочешь, только чтоб Витька не знал!..
- Ага. А то, как узнает, – убьёт? За Миколу не убьёт, а за меня убьёт? А может, и за Миколу убьёт?..
Уже стало темнеть, а Иван Васильевич и Анюта Петровна всё не могли поладить. И лишь на второй день по селу поползли слухи, что бабка Клячкина видела (дал же Господь такое зрение человеку на семьдесят восьмом году жизни), как «Запорожец» Ивана Васильевича Пипунько тарахтел в сторону Крутого яра, а в окне машины Клячкина мельком увидела, но якобы успела признать куму Ивана Васильевича – Анюту Петровну. А уж совсем под утро соседи слышали, как на своём дворе Иван Васильевич глухо охал и причитал: «Что ж ты, зараза, живую людину дерезой по морде?» И злой выголосок Настасьи Климовны: «Я-те дам людину!.. Я-те дам людину!» А потом целых две недели Ивана Васильевича на селе никто в глаза не видел. Даже Писанку свою он в стадо не выгонял, хотя до тех предрассветных событий это была его святая обязанность.
Юрий Макаров, Белгородская область, пос. Ровеньки