Номер от 26 июля 2011 г.

Времена меняются, и люди меняются. Давайте сравним наше послевоенное детство и детство наших внуков.

Помните: мы буквально боялись дышать на наших учителей. Теперь же отношение к ним – сверхдемократичное. Вот сидит моя юная ученица на рынке – колготками торгует. Рядом её мама раскладывает на прилавке товар. Завидев меня, девочка кричит: «Идите сюда, мы привезли новую партию колготок, как раз вашего размера». Перед моим удивлённым взором она растягивает на своих тонких ручонках эту, можно сказать, интимную деталь дамского туалета. И повторяет громко, на весь рынок: «Берите же, ваш размер, самое на вас!» Мне неудобно, и я галантно отказываюсь, мол, не за тем пришла. А девочка продолжает кричать: «Колготки, распродажа, все размеры и цвета».

Этот эпизод напомнил мне, что и я в её возрасте занималась мелкой коммерцией. Помню, в детстве мне всегда хотелось сладкого. Но на такие мелочи денег у родителей не хватало, да и конфеты в пятидесятых годах прошлого века были дефицитом. У нас был мёд, потому что мы держали пасеку. Мёдом меня и кормили, и поили во время простуд, смазывали ссадины, растирали грудь, когда я кашляла. Эти процедуры вызвали у меня такую неприязнь к сему благородному продукту, что сейчас я употребляю мёд очень редко и исключительно в лечебных целях.

Мне же хотелось именно конфет – разноцветных подушечек. Я так хныкала, что однажды бабушка не выдержала: «Хочешь конфет али прянцев (пряников – Авт.), пойди нарви смородины в палисаднике, сходи на базар в Зимник. Продашь несколько стаканчиков – вот тебе и денежки. Покупай на них свои подушечки».

На рынок тогда ходили многие: продавали куриные яйца, молоко, овощи, фрукты и продукты, оставшиеся от сдачи государству. Подумала я над предложением бабушки и согласилась. В субботу вечером пошла в палисадник рвать смородину. Ягода была крепкая, очень крупная, и мой бидончик быстро наполнился. Ночь спала плохо, боялась проспать. В пятом часу утра мама разбудила меня. Вставать не хотелось, но мысль о конфетах прогнала сон. Я мигом соскочила с кровати, обула старенькие чирички, быстро выскочила за ворота и присоединилась со своим бидончиком к небольшой кучке хуторских женщин с вёдрами и кошёлками.

Идти надо было километра четыре. Бабы не торопились. Я, подпрыгивая сбоку, прислушивалась к их разговорам. Они думали, что я ничего не понимаю, и, не стесняясь в выражениях, смаковали хуторские новости. Рассказывали, кто у кого спал в прошлую ночь – казаков после войны в хуторе было мало, и женщины, смеясь, повторяли поговорку: «На безрыбье и рак рыба». Хотя смысл поговорки я и не понимала, но тоже улыбалась.

За разговорами не заметили, как подошли к скромному базарчику в центре хутора Зимник. Я поставила на прилавок бидончик, насыпала из него стаканчик смородины и стала ждать покупателей. Цена стаканчика – один рубль. Мою смородину брали охотно, и скоро у меня в кармашке лежало уже несколько рублей. Но вот подошла моя учительница (я тогда уже училась в шестом классе зимницкой средней школы), и я мигом нырнула под прилавок. Мне стыдно: она же меня учит… Бидончик быстро опустел, и я, счастливая, бегу в соседний ларёк, где продают разноцветные подушечки, получаю кулёчек (пакетов тогда ещё не было) и мчусь домой, не дожидаясь утренних попутчиц. Уже светло, и я не боюсь идти одна. Дома угощаю подушечками бабушку, маму, брата, оставляю отцу (он уже ушёл на работу) и любимой подружке. И сама грызу эти простенькие конфеты и чувствую себя тем самым ухарем-купцом, оделявшим всех подарками.

На том хуторском базарчике я торговала почти весь смородинный сезон. Однажды подходит ко мне солидная дама в шляпе, покупает сразу два стаканчика и говорит: «Девочка, а я тебя приметила. Ты же с Мостов? (Наш хутор назывался Мосты – Авт.) Зачем тебе ходить так далеко? Я живу в самом конце Мостов. Как выйдешь из ольховника, поднимешься на гору, увидишь большой дом, это и есть наш. И не надо тебе ещё два километра с тяжёлым бидоном идти до базара».

Я подумала, что это выгодней: и к дому ближе, и вставать в пятом часу утра не придётся. Мама и бабушка со мной согласились. И вот мы с бабушкой тщательно перебираем смородину, отрываем у каждой ягодки хвостик, кладём в стаканчик самую крупную. Как обычно, в бидон поместилось десять стаканчиков. Женщина встретила меня у ворот, как и договаривались. Отогнала собаку, провела меня на крыльцо, а сама ушла в дом. Вышла с большим гранёным стаканом – гораздо выше и шире моего базарного. И стала пересыпать в него смородину из бидона. Насыпав доверху, утолкла ягоды в стакане пальцами, аж сок брызнул, высыпала в большую миску и таким же образом наполнила другой стакан. В результате этих манипуляций из моих десяти стаканов вышло семь её. Чуть не со слезами наблюдала я за этой процедурой. Мне хотелось крикнуть: «Так же нечестно!» Но я только всхлипнула. Женщина дала мне семь рублей мелочью и выпроводила за ворота, приказав вдогонку: «Принесёшь в следующее воскресенье».

Но больше я не появилась у ворот её дома. Позже, уже будучи взрослой, узнала, что эта женщина в шляпе была небольшой начальницей районного масштаба. С тех пор я с ней ни разу не общалась. Но детская обида долго терзала моё сердце. Я навсегда невзлюбила тех взрослых людей, которые обманывали и обманывают детей, пусть даже по мелочам.