«Надоели нам бараки…»
Анастасия Ивановна Рожкова родилась в 1927 году в деревне Мунтас, живет в поселке Сойга. Вот что вспоминает она: - Не забыть хлеб той поры: очистки картофельные высушим, истолчем в ступке и добавляем в квашню. Не наедались, есть всегда хотелось. В 1943 году - мне тогда только шестнадцать лет исполнилось - отправили нас из колхоза, из деревни Мунтас, работать в лесу. С Клавой Насонкиной мы на пару двуручной пилой валили деревья. И лучковой пилой приходилось мне одной работать. Посылали нас работать в разные места. Я и пилила лес, и возила. Большой барак, баня да продовольственный ларек - это место нашего обитания. А жили в первое время так: по эту сторону барака - девушки да женщины, по ту сторону - мужчины пожилые да пацанье. Никакой перегородки нет, одеялом или простынею прикроешься и переоденешься. Печурка-голландка стояла в бараке. Еду готовили каждый по очереди. Недоедали, сахару не видели, даже соли не хватало. Когда поели, когда не поели - всё равно работали. Сначала пешком до работы ходили, а потом на тракторе, на волокуше нас стали возить. Работали с утра до ночи. В лесу снегу много, от дерева к дереву по глубокому снегу перекатываешься. Идёшь иной раз, провалишься, полные сапоги снегу наберешь, так и ходишь с сырыми ногами. А работу не бросишь, надо норму дать, по 40 норм до Октябрьских праздников выполняли. Если с нормой справились - 500 граммов хлеба. Если перевыполнили - килограмм. Конфеточки-подушечки давали, но тоже если только норму делаешь. Домой даже на праздники - на Седьмое ноября, Восьмое марта - не отпускали. В колхозе пива наварят и привезут в лесной барак - вот и праздник. А весной еще на сплав леса пошлют, с берегов его окатывали. Такое дерево огромное лежит, во льду всё, его ещё надо ломом вырубить... За работу леспромхоз платил деньгами, но мало. Что получишь - надо было матери отдать, чтобы налоги за-платить. А в колхозе потом, если выполнишь норму, по мешку зерна получали. Награждали за работу мануфактурой, а мне однажды даже пальто дали, только оно оказалось мужское... Но как бы тяжело ни приходилось, успевали мы повеселиться, частушек попеть. Я на балалайке научилась играть, и сейчас еще возьму ее в руки да вспомню те наши частушечки военной поры: Надоели нам бараки, Коечки по номерам. Не работать в эти годики - Гулять бы надо нам. Анастасия Лёликова, сойгинская школаМаму не разрешали хоронить…
У меня есть прабабушка. Её зовут Вера Терентьевна Рябкова. Мне давно было интересно узнать о том, как прошло её детство. Но всякий раз, как я спрашивал её об этом, она только грустно улыбалась. Но однажды всё-таки рассказала о пережитом. «Я родилась в 1937 году на Украине в селе Нородчицы Ровенской области. Мы тоже были детьми, играли куклами, правда тряпичными. И нам выпало своё счастье. Но пришла война… Мы, дети, до конца не понимали, что это такое. И только по тому, как плакала моя старенькая бабушка, как переживали наши родители, чувствовали: случилось что-то страшное. Папу забрали на фронт. Перед самым приходом немцев много народа ушло в лес партизанить. Вскоре произошла наша первая встреча с немцами. Утром мы с бабушкой шли за картошкой на колхозное поле и на дороге встретили немцев, ехавших на мотоциклах. Они были в красивой яркой форме. Остановили нас. Один из них на ломаном русском языке спросил нас, куда мы идем и что несем. У бабушки в узелке были сало и каравай хлеба. «Гости» забрали еду и велели нам поворачивать домой. Немного позже немцы поселились в нашей деревне. Начальство разместилось в школе, а остальные заняли дома жителей. Зажили, как у себя дома. Некоторые из наших жителей согласились прислуживать им, их назначили полицаями. Однажды на врагов напали партизаны, но неудачно. Чтобы дать другим отойти в безопасное место, трое партизан прикрывали их. Двоих немцы убили, а третьего схватили. Полицаи выслеживали маму - она помогала партизанам. Поймали. Били, пытали. Потом немцы повесили её на огромном ясене. Бабушка не дала мне смотреть на неё, закрыла мне глаза ладонью, увела с улицы домой со словами: «Нет у тебя больше мамки». Бабушка отправила меня в соседнюю деревню, за три километра, но я каждую ночь бегала к ней. Иду, плачу от страха, а сама приговариваю: - Волков нет, волков нет. Дойду до дома, встану у ясеня и кричу: - Мамка, слезай! Мамка, слезай! (Немцы не разрешали снимать её.) Как-то ночью соседи сняли мать с дерева и похоронили в лесу. Наутро всю деревню немцы подняли, искали тело мамы, но не нашли».«Таким вкусным был военный хлеб!..» Вспоминает Галина Николаевна Казакова из Яренска: «1938/1939 учебный год в яренской начальной школе. Вывешены списки детей, которые идут в первый класс. В те годы не проводили торжественных мероприятий с напутственными речами, с цветами. Не было у нас школьной формы. И учебников в продаже не было, их через районный отдел народного образования выдавали по одному на двух учеников. Ребята занимались вместе: оставались после уроков или ходили друг к другу домой. Тетради мы получали только для контрольных работ или диктантов. Писали деревянными ручками с железными перышками, окуная их в чернильницы-непроливайки. Домашние задания выполняли на старых книгах, между строчками, чернилами, разведенными из сажи. Не имелось портфелей. У меня был деревянный плоский ящичек, оклеенный черной мешковиной, с ручкой из грубого ремня. Дети из деревень носили свои учебники в сумках, сшитых из мешковины. Не было обуви, я носила мамины ботинки 38-го размера, а нога моя была 34-го размера. И пальто зимнего не было, мама снарядила меня в свой жакет на вате. Долго я в нем ходила, никто меня, как и других ребят, не высмеивал и не дразнил из-за плохой одёжки и обувки. Начало войны осталось в памяти на всю жизнь: на пустыре, где теперь спортивная площадка, собралось огромное число жителей села и района. Молодые парни по мобилизации уходили на войну, все родные пришли их провожать. Кто на гармошке играет, кто песни поёт и частушки, кто пляшет, кто плачет... Те, кто уходил, верили, что ненадолго, что вернутся скоро с победой. Дети стали серьёзнее, как бы взрослее. Очень ответственно трудились, помогая колхозу. Для удобрения полей собирали золу. Заготовляли мох ягель, хвою на корм для скота. Убирали лён: рвали, раскладывали рядами на просушку, а потом ставили в суслоны. И овёс убирали, картофель, капусту, турнепс, репу, свёклу, морковь. После уборки зерновых ходили собирать колоски ржи, сдавали их бригадирам. В классах собирали посылки на фронт. Мы несли из дома кто что мог: носки, рукавицы, шарфы, кисеты с табаком, носовые платки. Мы очень гордились тем, что помогаем нашим воинам. Появились в Яренске эвакуированные... Голодали мы очень сильно. Своего картофеля как-то не хватало, собирали щавель, борщевик, крапиву, сушили очистки от картофеля. Мама ходила по деревням, меняла лучшие вещи на муку, картошку. Давали мало и что похуже, но мы были рады всему. Ни масла, ни сахара не было. Вместо сахара давали сахарин - это сладкая тягучая жидкость, её по чайной ложечке наливали в кипяток, чая тоже не было. Рядом со школьной столовой находился огород, за которым ухаживали ученики. Благодаря огороду нас кормили обедами. По хлебным карточкам маме полагалось 500 граммов хлеба, мне - 200. Мама выкупит его, разделит пополам, разом съедим, и - до следующего дня. А каким вкусным помнится этот хлеб!» Книга с рассказами школьников поступила во все библиотеки района, в том числе школьные. А каждый из авторов получил по два экземпляра: один остался у него, а второй он подарил герою своего рассказа.
Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта
