Номер от 29 апреля 2011 г.

Часть первая. ДИВНАЯ ПОРА ДЕТСТВА

Раздвигаю занавес времени и вижу это далёкое прошлое с высоты прожитых лет. Родная, милая вятская деревенька Усковы (домов 17 было), заросшая теперь лесом и кустарником. Горькая участь тысяч деревень, сгнивших в пучине времени. Зов крови, щемящее чувство в душе, желание увидеть святые места – свою малую родину с каждым годом всё сильнее. Ведь порог вечности всё ближе: сколько ещё даст мне Господь жизни и здоровья?.. Надо успеть. Во сне приходят ко мне родные места, дом отцовский, мать, сёстры, детство, первая учительница…

Один конец нашей деревни упирался в широкие и высокие ворота – это был въезд в деревню. За околицей стояла кузница. Работал в ней мой дядя Иван Николаевич Исупов. Был он высокий, крепкий, усатый и всегда весёлый. Частенько забегала я сюда – что-то необычное тянуло. Перезвон железа, гудящий горн, чёрные блестящие камешки на земляном полу. Зачарованно смотрела на искры, на то, как большие сильные руки кузнеца колдуют над железной пластиной.

Девчоночьи избушки

Вспоминаются нехитрые детские игры. У девчонок любимой была игра в избушки. Сооружали их из старых досок, часто под навесом бани, обязательно под черёмухой, чтобы солнце не жгло и дождь не мочил. Ходили друг к другу в гости на пирожки, булочки и шанежки. Тесто лепили из белой глины – она водилась в наших краях. Начинкой для пирожков и шанежек служили лепестки цветов и ягоды черёмухи, летом зелёные и бурые, и чёрные по осени. Изнутри избушку украшали «полотенцами» – строганками из репы: длинными, тонкими, витыми и с каймой по низу. Надо было уметь срезать с целой репки кожуру сверху донизу – с хвостика до жопки. Не каждой девчонке это искусство удавалось.

На жнивьё по песты

Весной всей ватагой бежали в поле – на жнивьё песты (хвощ по-нынешнему) собирать. Бывало, их попадалось так много, что в корзинку не вмещались, а оставлять было жалко. Дополнительной тарой служили подолы платьиц. Что из себя представляли эти песты? Зелёные головки с бело-малиновыми ножками. Головки в кожуре, похожей на чешую, а ножки – длинные хрустящие стебли. Мы любили есть песты сырыми. Вкуснотища! А наши мамы варили из них пестовницу, сдобренную молоком, или пекли пироги.

Ярмарка

В Иванов день – 7 июля – взрослые брали нас на ярмарку в другую деревню за пять километров от нашей. Дорога до неё пролегала мимо огромной сосны, под которой, по народному поверью, была похоронена цыганка. Не только мы, даже взрослые боялись этого места и мимо сосны шли молча и не оглядывались. Но, попав на ярмарку, мы тотчас забывали про этот дорожный страх. Шум, веселье, карусель с шарманкой. За три копейки по кругу можно было прокатиться несколько раз. Радостью от карусели мы запасались на весь год. Кого и чего только не было на ярмарке! Горшечники с расписными горшками и корчагами для молока, пива, кваса, браги. Девки в цветных полушалках, в невиданных нами нарядных платьях, в блестящих ботиках. У церкви, на площади, – гулянья.

К Иванову дню дома готовились загодя. Мама пекла булочки из муки-крупчатки, варила молочную рисовую кашу. Раз в год и именно к этому празднику всей семье шили обновки: кому платье, кому плат, кому шарфик. Отец давал нам по монетке на леденцы. С утра через Усковы мимо окон нашей избы шли на ярмарку весёлые громкоголосые нарядные девки, парни-молодухи из соседних деревень. Было это накануне войны.

Часть вторая. НАША СЕМЬЯ

Мама

Светлая память маме моей – Татьяне Васильевне. Сосватали её за нелюбимого Ивана-гармониста. Нас, детей, было у них тринадцать. Три женатых сына (наш отец и его два брата) жили одной большой семьёй. Всем хозяйством управляла свекровь: сыновьям и снохам давала указания, кому, что, когда делать. Мама вспоминала, что в избе по три зыбки (детских люльки) бывало. Потом братья построили себе новые избы и разделились.

Когда началась Великая Отечественная война, нас у мамы осталось семеро: два сына и пять дочерей: Алёша, Аркаша, Нюра, Лида, Зоя, Эля и я, Валя.

Брат Алёша

В 1942 году Алёшу забрали на фронт. Забирали скоро: сегодня повестка, а завтра уже проводы. Помню, как провожали Алёшу. Он получил повестку, сходил в баню. Извозчики, что на утро должны были его увезти, ночевали у нас – спали на полатях. На проводах Алёши была его невеста – фельдшерица Нина, молоденькая, весёлая девушка. В последнюю ночь брат спал в комнате, на сундуке, а рядом с сундуком гармонь поставил (он был хорошим гармонистом). Эта гармонь с выгравированной рукой брата его фамилией «Шипин» сейчас у меня, как память об Алёше. И два его письма с фронта – два солдатских треугольника – храню. Погиб Алёша под Прагой. Похоронен лейтенант Алексей Иванович Шипин в братской могиле в городе Лидице.

Мама ждала Алёшу (Лёльку, как называли его дома) до конца дней своих. И не верила похоронке. Похоронку принесли в День Победы. Мама безудержно рыдала, а я сидела на русской печке и боялась пошевелиться. Потом она несколько раз ходила ворожить на Алёшу к деревенскому колдуну. Он ворожил на паутину и для этого держал в горшке паучка. Что он нагадал маме – она не рассказывала. Помню только, что колдун был у нас под вечер, за день до проводов Алёши на фронт. Сидел у распахнутого окна и глядел на улицу. Вдруг позвал меня:

– Смотри, Валь, как она пляшет и кружится в белом платье! И показал рукой через дорогу, на болотину.

Я испугалась и к окну не подошла. Что он видел? Теперь уже никто не узнает.

Мои сёстры

В войну мама похоронила двух дочерей – моих сестёр Лиду и Зою. Лида училась в девятом классе, Зоя – в пятом. Они ходили в школу за девять километров от дома и простудились. Лекарств тогда не было, даже в больнице. Сначала умерла от воспаления лёгких Лида. Следом заболела Зоя. Помню, она лежит на кровати у окна. Захотела поесть – попросила яичко. Да так и не доела… Похоронили их в одной могиле. Зое в гроб положили красный галстук, очень она им дорожила. Мама на кладбище поехать не смогла – горе свалило. Ездили мы с отцом.

И снова мама

Где мама брала силы, не знаю. Учила нас добру, помогать другим. Научила меня ткать, шить, прясть, жать, косить, хлеб печь, хозяйство разумно вести. В войну по деревням ходило много нищих – убогих, калек, детей-сирот. Все милостыню просили. Мама всех оделяла чем могла. Помню нищенку Грушу. Она заходила к нам в избу, когда не было отца. Мама кормила её щами, молоком, давала кое-какую одежонку и обувку, клала в котомку яичко, горбушку хлеба картофельного с мукой пополам.

А ещё жила у нас некоторое время беженка Марта из Литвы. У меня до сих пор хранится чудом сбережённая в материнском сундуке нитка цветных стеклянных бус. Осталась она от Марты. Уезжая, Марта надела нитку этих бус мне на шею и подарила тряпичную куклу в платьице и с косичками.

Мама, наша добрая, тихая мама никогда не кричала на нас, детей. Терпеливо несла свой материнский крест. Верила в Бога. У нас в избе на божнице стояли две иконы венчальные. Отец-коммунист требовал убрать их с виду, но мама каким-то чудом уберегала их и сохранила до смерти своей.