Деревню сожгли дотла. Некоторые истории из судеб людей, которые публикует «Пенсионерская правда», без слёз читать невозможно… Думаю, что и моя история заслуживает внимания.
Война проклятая покорёжила почти все судьбы; кто как мог карабкался по жизни, чтобы выстоять.
Мои мама и папа поженились перед войной. Папе исполнилось только 18 лет, но он работал председателем колхоза. И мама была того же возраста. Вскоре после 22 июня 1941 года папу мобилизовали в армию, мама осталась дома беременная мной. Папе не привелось узнать, кто у него родился: воевал он на Балтике; как мы узнали позже, пропал без вести.
В том же первом военном году в нашу деревню пришли немцы и сожгли её дотла. Жителей погнали к городу Рослов Смоленской области. Кто-то случайно уцелевшую корову-доходягу запряг в саночки, кто-то пешком в лаптях шёл. Дошли мы до концлагеря за колючей проволокой. Там две или три недели мы находились под открытым небом. Голодные и холодные… Дадут баланду из гнилой капусты - это и обед, и ужин. В охране были немецкие солдаты с огромными собаками.
Напротив нас содержали пленных наших солдатиков, тоже за колючей проволокой. В нашем лагере очень их жалели. Если у кого-то были корочки хлебушка, их бросали пленным, за это немцы били жалостливых людей шомполами.
Через некоторое время немцы подогнали автомашины и стали сортировать людей: кого в Германию, кого - в Польшу, а тех, у кого маленькие дети, - в Белоруссию. Несколько семей из нашей деревни привезли в деревню Терешково Бобруйского района. Нас никто не хотел брать на постой. Мы стоим на улице, идёт страшный дождь, дети орут от голода и холода, мамы плачут, причитают. Подходит староста, успокаивает нас: «Сейчас всё уладим». Отправляется он по домам и угрожает хозяевам: дескать, берите по семье, иначе вас самих из хаты выгнать придётся; почему вы такие жестокие люди, неужели думаете, что они к вам с жиру приехали? Их же выбросили из дома как котят… И тут нас распределили по домам.
Мама моя была худенькой, а работала за мужика: жала у хозяев хлеб, а вечером молотила его цепом. Трудилась день и ночь, чтобы прокормить нас - бабушку, беременную тётю, двух моих двоюродных сестёр и меня, самую маленькую, двухлетнюю. Руки мамы были все в ссадинах.
Немец плакал навзрыд
Мои двоюродные сёстры - десяти и двенадцати лет - приехали со своей мамой из Москвы к нам на летние каникулы, а тут война, уехать они не успели. Я с сёстрами ходила за четыре-пять километров по соседним деревням побираться. Точнее, они по очереди несли меня на плечах.
Девочки стеснялись просить милостыню. Подойдём к дому, они постучатся в дверь, сами убегут за угол, а я стою с сумкой до самой земли, выйдет хозяйка, я прошу её: «Тётенька, дай мне хлебушка». Она заведёт меня в дом, накормит гостью и наплачется, даст мне с собой хлеба или драников. И наберём мы полную сумку хлеба, сухарей, драников - кто что даст.
Когда фронт подошёл к бобруйской земле, нигде нам не стало покоя от проклятого врага. Да и прежде было не сладко. Но что хочу сказать: и среди немцев встречались хорошие люди. Вот расскажу вам о таком случае. Сама-то я его не помню, но бабушка часто мне о нём рассказывала, когда я выросла.
Однажды бабушка кормила меня сидя за столом: жевала пищу и с пальца давала мне её в рот. Заходит немецкий офицер и - столбенеет от того, что видит. Подходит к столу, прижимается ко мне, плачет навзрыд. Потом говорит бабушке, что у него в Германии осталась такая же девочка. Он обцеловал мою головёнку и все пальчики, приговаривая: «Гутен киндер». Бабушка спросила у него: мол, вы искалечили нашу жизнь, зачем пришли к нам? Офицер ответил, что не только он не хотел идти воевать, но если бы отказался от этого, то считался бы дезертиром и его бы расстреляли. Наши родители и жёны, говорил немец, очень расстраивались, когда мы уходили в армию, но как нам надо было поступить?..
Конечно, мы очень радовались, когда нас освободили советские воины. Можно было ехать домой. До вокзала мы шли с красными ленточками, привязанными к палочкам, вроде как с флажками. Домой ехали на открытых платформах - и тому были рады.
Сколько ещё горя пришлось нам хлебать! Жили в шалаше, ели траву, да всё, что можно было проглотить. Ходили за милостыней по уцелевшим деревням. Выжили с Божьей помощью. Но вообще того, что испытали, того страха, что натерпелись, не дай бог нашим потомкам.
Три года прожили мы в оккупации. Белорусы не дали нам с голоду умереть, они для меня дорогие и близкие люди. Я очень хочу, чтобы мы, то есть Россия и Белоруссия, были едины, как и раньше. Что нам делить?..
А вам, журналисты из «Пенсионерской правды», желаю успехов во всём, чистого неба и душистого хлеба, храни вас Господь на долгие годы!
Зинаида Николаевна Митрухина, посёлок Ворсино Боровского района Калужской области