В 1969-м моя мечта сбылась – я ступил на палубу атомной подлодки, где мне предстояло служить штурманом. То, что из всех АПЛ Северного флота я попал именно на К-19, которую с момента ее рождения преследовали всякие аварии и неприятности, за что и получила она прозвище «Хиросима», уверен – это судьба.
Я ЗНАЛ, что в результате аварии 1961 года облучился весь экипаж и многие моряки погибли. И то, что аварии с реакторами на атомных лодках – не такая уж большая редкость, я тоже знал. Однако радиация для меня все же была понятием отвлеченным. А вот очутившись внутри этой самой «Хиросимы», я вдруг стал воспринимать все по-другому, и даже само слово «радиация» вдруг приобрело для меня угрожающий смысл. Больше того, до меня, наконец, дошло, что потенциальная опасность радиационного заражения на этой лодке осталась.
Во-первых, с момента аварии прошло всего 8 лет, а это далеко не то, что называется периодом полураспада атомного ядра. Во-вторых, я был уверен, что, несмотря на самую тщательную дезактивацию, эта зараза, или, как ее ненаучно называли, – «грязь», все же осталась и продолжает действовать. Вспомнились японцы, которые и через десятки лет после атомной бомбардировки продолжали болеть и умирать…
Короче говоря, я стал бояться этой радиации, тем более что она сама себя ничем не выдавала – ни цветом, ни запахом, ни вкусом. Первое время я старался ни до чего не дотрагиваться и ничего не касаться. Особенно я боялся труднодоступных мест, где не то что дезактивацию, а обычную приборку сделать было невозможно. Меня успокаивало лишь то, что остальные члены экипажа ничего не боялись и вели себя спокойно. Через какое-то время успокоился и я, обратив внимание на то, что со стороны контролеров КДП никогда не было замечаний при ежедневных проверках. Я осмелел настолько, что отваживался выходить в реакторный отсек покурить.
И вот однажды у нас на лодке зачем-то разбирали свинцовую защиту реактора. Теоретически я знал, что это такое, но представлял эту защиту в виде массивных свинцовых листов. Ничего подобного! Защитой являлись небольшие холщовые мешочки со свинцовой дробью. С малых лет я увлекался охотой, и, каюсь, не смог удержаться, чтобы не стащить один такой мешочек – спрятал его у себя в каюте.
Где-то через полгода наш начхим проводил занятие с офицерами по правилам пользования дозиметром «Краб-2». Производить замеры радиации этим прибором было очень просто. И тут я вспомнил про мешочек с дробью и решил, пользуясь случаем, его проверить…
Когда начхим поднес прибор к мешочку, мы все увидели, как стрелка дозиметра метнулась вправо до упора. Начхим переключил диапазон прибора, а стрелка снова зашкалила! Я не верил своим глазам - неужто?! Когда, наконец, стрелка остановилась, полученный результат ошеломил – смертельная доза!
Так вот она какая – радиация! И эту заразу я держал полгода чуть ли не под своей подушкой!!!
- Ты где взял эту гадость? – строго спросил начхим.
Мне пришлось сознаться.
- А где ты хранил ее? – он уже смотрел на меня как на обреченного.
- Быть может, мне в реанимацию? – осторожно спросил я.
- Нет, - ответил начхим, – теперь только в морг…
С юмором у него было все в порядке.
- Немедленно выбрось его за борт, - приказал начхим.
Я подозвал своего рулевого, отдал ему мешочек и велел выбросить. Через минуту, когда я еще пребывал в шоке, начхим расхохотался.
Оказывается, когда начхим делал замеры, то незаметно для всех прижимал к чувствительному элементу прибора свои наручные часы. А часы его были по-настоящему радиоактивны. До сих пор не знаю, зачем он их носил?!
Скорее всего, он и не носил эти часы, а держал их специально для таких вот розыгрышей. Бедный мешочек был ни при чем. Мне хоть и жаль было выброшенной за борт дроби, а чувство облегчения я испытал сполна.
Ким КОСТИН, штурман К-19