«Федор Литке» был единственным ледорезом в нашем ледокольном флоте. Но не только эта «профессиональная специализация» отличала его от остальных...
КОРАБЛЬ был старый, английской 1909 года постройки, а на английских верфях уже тогда знали толк в том, что позже стало называться дизайном. Острая, как у прогулочной яхты, носовая часть, изящный наклон дымовой трубы и мачт в корму - все это придавало силуэту ледореза стремительность и даже молодцеватость. А еще в его внешний облик заложили красивую идею - паровой корабль должен как бы наследовать своим бушпритом черты уходящих в историю парусных ледовых китобойцев. Конечно, и некий практический смысл был - в критический момент можно было воспользоваться бушпритом для поднятия... парусов, но этого на ледорезе с паровой машиной почти в 2500 лошадиных сил, кажется, так никогда и не делали. Вместе с тем корабль приобрел некий аристократизм и хаживал по морям будто денди, и все его узнавали, примечали по бушприту. Даже когда паровые машины на флоте окончательно вытеснили паруса.
Много знаменитых капитанов командовали ледорезом за долгую его историю, и в том числе - Юрий Константинович Хлебников. И вот в пору его капитанства, как рассказывают, его тоже донимали по поводу бушприта:
- Снял бы ты, Юра, этот свой бушприт - не кивера же над ним поднимать...
А Юрий Константинович на это якобы отвечал:
- Нет, зачем же? Пусть стоит... для куража. Да и команде нравится, говорят, бушприт наш, как бабочка у артиста, - красовито...
Но однажды характерная деталь «Федора Литке» все же стала поводом для зубоскальства. Было это в тридцатые.
Ледорез вернулся с моря и подходил к Красной пристани. Была ненастная погода, и это затрудняло маневры у причала. Капитан Хлебников, как говорят штурманы, поздновато смахнул ход, а течение и сильные порывы ветра занесли корму корабля... А дальше Юрий Константинович рассказывал якобы так:
- Ну, я слегка и ткнул бушпритом в эту злосчастную дверь. А она, как все на причале, на соплях висит, - дверка и вывалилась. Завскладом выскочил на причал со стаканом в руке и орет на меня: «...ты что, мать-перемать... не видишь - у людей обед?!». В общем-то, он прав, конечно, можно бы повежливей. Положил я пару бутылок в портфель и пошел, как говорят зверобои, на мировую. Понятно, по рюмке-другой, благо закуска знатная. Разговоры, то да се, а мой боцман с ребятами дверь тем временем исправили и на место навесили, лучше прежнего стало. А я с хорошими людьми покалякал - заведующими складами - может быть, и пригодятся...
Рассказывал Хлебников эту историю в компании с Артуром Карловичем Бурке - тоже старым ледовым капитаном, общеизвестным молчуном, неразговорчивым, даже замкнутым человеком. Но в этот раз Артур Карлович не отмолчался, а якобы заметил:
- Так может еще раз въехать - глядишь, и с капитаном порта побеседуешь по душам...
А бушприт с «Федора Литке» все-таки сняли. Уже после войны. Нашелся какой-то начальник, как говорится, «лишенный чувства прекрасного». После этого элегантный ледорез стал похож на... боксера со сломанным носом. Говорят еще, что старые моряки по этому поводу очень переживали и первое время, когда шли на корабль, отворачивались и не глядели на позорный, как они считали, обрубок, который изуродовал носовую часть парохода.
Олег ХИМАНЫЧ