Он был одним из лучших подводников Советского Союза. Потому что всегда помнил уроки своих учителей
Когда прогрохотали залпы ружейного салюта, над кладбищем внезапно появилась большая стая чаек - настоящих, белых, морских... Они кружили в высоте, куда пронзительно летела оркестровая медь марша, и отпевавший покойного священник сказал: «Верно, это какой-то знак». На земле - «Прощание славянки», в небе - чайки. Это Море прощалось с преданным своим Моряком - капитаном I ранга Николаем Алексеевичем Тушиным.
ПРИЗНАЮСЬ в давнем своем намерении - написать о Николае Алексеевиче я собирался, еще когда был он с нами. Точнее, писал о нем, но, как мне казалось и по сей день кажется, рассказать тогда удалось мало и далеко не обо всем. А заслуживал он большего. Но, как это часто, по скверному обыкновению, случается, всякий раз злодейка текучка уводила в сторону, и задуманный большой очерк так и остался в черновых набросках. Сегодня перелистываю эти прошлые странички и казню себя - не успел!
О нем, как об истом моряке, можно было бы рассказать очень много: такая ему выпала служба - щедрая на морские походы. Но сейчас о главном. С кем бы я ни разговаривал о Николае Алексеевиче - со служивыми ли, с заводскими ли, с кем выводил он в моря современнейшие атомные лодки, все сходились в одном: работу экипажей под его началом отличала надежность. В море это качество ценится особенно, подводниками, очевидно, вдвойне, потому что за грубые просчеты и ошибки одного на лодке могут ответить все. Таков закон выживания в подплаве.
В минуту откровенности большинство бывалых подводников признаются: редким автономкам суждено было обойтись без ЧП. А если Бог миловал от беды большой, то от неприятности меньшего масштаба - еще реже. Отчего же на лодках командира Тушина их почти не было, а если и случались, то с наименьшими пагубными последствиями? Сколько раз я ни «подъезжал» к Николаю Алексеевичу с этим вопросом, он то ли не считал нужным говорить, то ли стеснялся и раз за разом от ответа уходил. Но однажды все-таки сдался. Привожу его рассказ, как был, по восстановленной записи...
Не расслабляйся!«С училищем мне повезло: поступил как раз в тот период, когда туда стали приходить уцелевшие в войне офицеры-подводники. Среди преподавателей почти не было тыловых, базовых, в основном - с действующих подлодок. Словом, победители. И вот от них-то мы вдруг узнаем (не напрямую, конечно, иначе и нельзя было, но они находили, как донести это до нас без опасения получить ярлык космополита), что лодки наши не были лучшими, - немцы нам фору давали и по скорости, и по глубине, и по автономности особенно. Но это ладно. Главное, что немецкий подплав воевал рассудком и брал дисциплиной - вот их козырь! Тогда, помнится, это просто поразило: как же так, мы войну выиграли, а они воевали лучше!..
И так, не у всех, правда, но у некоторых из нас, зацепилось-заронилось: а почему? отчего? Тогда уже было что почитать из закрытых документов, а потом, уже в академии, тем более - все разложилось по полочкам. Потому и выиграли, что людей, честно говоря, мы не жалели. Надо - значит, любой ценой! И правда, войны без жертв не бывает, но сколько же экипажей своих мы загубили понапрасну, а то и по обыкновенной нашей русской дури?! И какая цена человеческой жизни тогда была? Кто ее и чем мерил?
Но ведь и немцев тоже топили, и где же у них, элитных, натасканных, слабина была? Засел за статистику, закрытую, конечно, и вот что потрясло: 85 процентов их экипажей гибли при возвращении на базу. Не на позициях - в стычках или на минах, а когда шли домой! Вот оно как, «расслабуха», оказывается, даже немцев губила, а что уж нам-то делать с нашим природным разгильдяйством?!
Вывод такой: хочешь жить - не расслабляйся, а если ты командир и с тебя спрос, не расслабляйся сам и не давай этого делать всем - от старпома до рядового матроса. Это закон!
И поначалу он все-таки существовал как бы в теории. Но очень скоро представилась и практика...
С Дальнего Востока мы под Америку часто ходили. На лодках 629-го проекта с тремя ракетами. Та автономка выдалась - белый свет только в перископ и видели, так их авиация нас под водой держала. И чем ближе срок - шторм за штормом, да такие, что на перископной глубине будь здоров валяет. Одна неделя, другая. Идем домой, вахта с ног валится, извините, нечем блевать. У меня у самого круги зеленые в глазах. Но когда кораблик домой бежит, это как бы дело второе.
Другое страшно... О чем мужики тогда на вахтах больше думают? Вы простите за грубость, но так уж есть - о чарке да как под теплый женский бок пристроиться, а не о том, что лодка тоже устала и над головой все те же 100 метров воды... Вот и ползал я по отсекам вроде второго замполита со своей теорией «Не расслабляйся» и со своей «педагогикой»: стращать бесполезно, окриком тем более не взять. У немцев оно, быть может, и подействовало бы, но не у нас.
Пришли, стали к пирсу. Огляделись. Крепко же нам досталось: ограждение рубки, ракетных шахт шторм разнес в клочья! Поползли по отсекам, по самым закоулкам... Не стану утомлять рассказом про кислородную систему и маслопроводы - скажу так: случись малейший сбой, зевни тогда вахта - и не видать бы нам берега. Грохнуло б - и сгорели! Я человек неверующий, но тогда мысленно перекрестился. И о 85 процентах немецких лодок лишний раз вспомнил, и заповедь «Не расслабляйся» усвоил на всю жизнь...»
«Век вывихнут...»Он не производил впечатления старого служаки, хотя автономок за его плечами было - дай бог каждому! Всегда выдержанный, спокойный, в разговоре ровный, даже мягкий. Большой аккуратист - это открылось мне, когда вместе работали с лоциями и навигационными картами. Впоследствии, уже после смерти Николая Алексеевича, я нашел еще тому подтверждение, когда знакомился с его рабочими записями, конспектами... Таблица соответствия числа оборотов скорости хода, тактико-технические выкладки гидроакустических станций, схемы связи и графики вероятности обнаружения подлодки самолетными РЛС и прочие, прочие были им оформлены так, что даже топографисты с их изящными убористыми почерками могли позавидовать.
И совершенно неожиданные открытия ждали меня в дневнике Николая Алексеевича, который позволили прочесть его родственники. Тушин вел такие во всех автономках, доверяя небольшим разлинованным страницам порой самые сокровенные мысли. О жизни, о службе... И о семье, к которой был нежно и трогательно привязан...
В свое время с Николаем Алексеевичем мы много говорили о том, прежнем, послевоенном, флоте, где он начинал курсантом, о первых автономках наших ракетоносцев в Тихом океане, где получал он командирские навыки. И о делах на флоте 90-х говорили тоже. В том числе и о культе отчетности, и о штабном бумаготворчестве, о корнях неуставщины и вечного нашего «как бы чего не вышло». И конечно вели речь, отчего в последнее десятилетие катастрофически упал престиж морского офицера. Помню, он никого не ругал, порядков нынешней службы не хаял, да мне и представить невозможно, как интеллигентный Николай Алексеевич мог бы делать это, но в какой-то момент я понял: сегодняшний нравственный развал флота объясняет известная фраза шекспировского героя: «Век вывихнут - прервалась связь времен...»
У Тушина в училище, в академии были талантливые учителя - не паркетные чинодралы, а подводники Великой Отечественной, практики. От них он унаследовал все лучшее. И столь же талантливо употребил. То, военное, поколение учителей давно ушло. К несчастью для сегодняшней России, их ученики тоже уходят. Как ушел и Тушин, несправедливо рано - в шестьдесят...
Николай Алексеевич получил боевую награду в мирное время - в 1976-м. То, что он сумел сделать на К-241 за ту автономку в 81 сутки, вполне тянуло на Героя. Но Героя ему не дали: в экипаже оказался проштрафившийся начхим, и командиру К-241 Тушину вручили орден Боевого Красного Знамени. Он не был первым, не был последним, кого ветреная и беспамятная матушка-Россия обошла наградами. Те же, кто служил с ним, ходил с ним под воду, уважали его больше, чем иных сегодняшних Героев. Было за что.
В северодвинскую бригаду строящихся кораблей его рекомендовал сам главком Чернавин. Это тоже многое значит.
Удивительно, но о надежности, которая исходила от командира Тушина, говорили все без исключения, с кем мне довелось вспоминать Николая Алексеевича. И они же, все как один, говорили о его интеллигентности. Многого на корабле можно добиться горлом, можно жестким спросом, можно и другим не слишком праведным образом. Тушин же брал профессиональным знанием дела и интеллигентностью. Это сейчас стало возможным, что понятия «интеллигент» и «офицер» порой видятся несовместимыми. Когда-то было и наоборот.
Был ли Тушин строгим командиром? Был. Но строгость эта, как говорил один из его сослуживцев, всегда была к месту и по уму. Мне же запомнилось, как однажды Николай Алексеевич сказал: «У командира есть большая власть и устав, где все расписано от и до. Правильней его разве что Библия. Вот только жить по уставу нельзя».
Осенью 1976 года на испытаниях в Белом море головная наша АПЛ протаранила подводную скалу. Многим история эта с 355-м «заказом» хорошо знакома. Кораблем тем командовали далеко не новички, а наоборот, «крупнозвездные, маститые», но, верно, переоценившие свои командирские способности. Мне, впервые писавшему о той аварии подробно, нужно было детально разобраться, как же все произошло, как такое вообще могло случиться. И кто виноват?
Мне порекомендовали капитана I ранга Тушина. Не только потому, что в его послужном списке на тот момент уже были и боевая практика послевоенных автономок, и первый наш «Гранит», и уникальная «Андромеда», и еще 11 новейших северодвинских атомных лодок, для которых он, командир Николай Тушин, стал «крестным». Нужен был не только матерый профессионал, но и человек, по жизни и по совести обладавший моральным правом стать судьей коллегам.
Сегодня я еще больше уверен: Николай Алексеевич Тушин имел на это право.
Олег ХИМАНЫЧ