Номер от 14 декабря 2004 г.

К юбилею северного писателя Николая Жернакова

В декабре 1984 года широко отмечалось семидесятилетие писателя-северянина Николая Жернакова. Юбилейный вечер в Архангельске, затем чествование в Центральном Доме литераторов Москвы. Оба вечера многолюдны, с приветственными речами, грамотами, подарками. Когда на московском торжестве мне дали слово, то я выступил с объемным стихотворением, написанным в честь юбиляра.

...Мы понимаем, что до боли

Вы любите простор Двины.

И те снега, что в чистом поле

У Холмогор наметены.

Утиной стаи перелеты,

Весенней зореньки восход...

Но больше любите работу,

Когда словам настанет ход.

О, Вы тогда неудержимы.

И в одержимости своей

На все чихаете режимы,

И даже на запрет врачей.

Заканчивалась ода символически: «Живете Вы в своем народе, и Вам - спасибо от него!» Да, Жернаков - выходец из простой многодетной крестьянской семьи. Жила она бедно, но дружно в небольшой избенке в Холмогорах. Детей сызмальства приучали к труду. Коля с десяти лет пас лошадей, косил, помогал матери по хозяйству. В юности выучился на столяра и на пекаря. Смолоду приобщился к рыбалке и охоте, особенно утиной. Скорей всего, поэтому первая книга очерков озаглавлена «Охота на уток в низовьях Северной Двины».

Через три года увидела свет многостраничная повесть «Восход» о коллективицизации северных деревень (1957 г.). Жернаков весьма критически относился к своим произведениям. О «Восходе» записал в дневнике: «Эта попытка заявить о себе была встречена читателями и критикой благожелательно, хотя в повести можно без особого труда разглядеть густой отпечаток влияния «Поднятой целины» Михаила Шолохова»...

Требовательно он подходил как к рукописям начинающих литераторов, так и к работам членов Союза писателей. В семидесятые годы, уже будучи в Союзе, я написал поэму о снайпере, кавалере двух орденов Славы, северянке Розе Шаниной, героически погибшей в Великую Отечественную. Вынес этот многолетний труд на обсуждение писательской организации. Поначалу все складывалось благополучно. Но взял слово Николай Кузьмич. Подробно разобрав поэму, он не рекомендовал ее для издания. Особенно не принял главы о фронтовых буднях. Нельзя было не поверить ему, четырежды раненому на той войне. К тому же Николай Кузьмич профессионально разобрался в структуре строф, нашел ряд стилистических погрешностей. Я удивлялся, откуда у прозаика столь тонкое понимание поэзии, ибо в то время не ведал, что Жернаков всю жизнь писал стихи, почему-то даже не пытаясь их обнародовать. Раскритиковав поэму, дал дельный совет, сказав примерно так: «Мне бы хотелось, чтобы Ушаков на примере Розы Шаниной эпически отобразил и обобщил подвиг женщин на войне. Это и есть сверхзадача для поэта. Не проводя никаких параллелей и не ставя даже близко стихи Ушакова со стихами Твардовского, хочу напомнить, что только великая цель рождает великую энергию...»

Я в корне переработал поэму, хотя сверхзадачу, как мне думается, не решил - не хватило таланта и работо-способности. Зато уяснил, что и в стихах, и в прозе необходимо ставить высокие цели и пытаться решать их в силу своих способностей.

У Николая Кузьмича было особое чутье на таланты, больше того - безошибочное. Многих начинающих прозаиков и поэтов он «благословил». Не все из них остались верны перу и бумаге. Но имена таких, как Юрий Галкин, Валерий Аушев, Инель Яшина и ушедших от нас Николая Журавлева, Вадима Беднова, Василия Ледкова, остались в северной литературе благодаря дружескому, заботливому участию в их судьбах Жернакова.

О жизни Николая Кузьмича многое известно из его произведений, из холмогорских очерков, из рецензий и статей о нем, из писательских выступлений перед читателями. Но, к сожалению, почти ничего я не нашел о работе Жернакова в Молотовске. В автобиографии скупо написано: «Демобилизовался за год до начала Финской кампании. В поисках своего места в жизни успел получить специальность нормировщика в растущем на берегу Белого моря новом городе. Работал на строительстве его хронометражистом, потом техником-исследователем нормативно - исследовательской станции...» Не возьмется ли краевед-северодвинец отыскать вехи почти двухгодичной работы молодого Жернакова в Молотовске и сообщить, в случае удачи, редакции?

После переезда в столицу я часто навещал отца в Архангельске. И обязательно встречался с Николаем Кузьмичом. Не прекращалась и наша переписка. В конце 1988 года получил от него письмо.

Приведу выдержки: «Дмитрий Алексеевич! С Новым годом! И как ни шаблонны эти пожелания, но от них никуда не уйдешь - они незаменимы, если искренни... Счастья простого земного, коего так мало отпускается человеку, труда самоотверженного на ниве, Богом тебе отведенной, и вечного беспокойства сердца «о малых сих», как это вошло в твою повседневность с первых шагов в литературу... Заходите, дверь всегда открыта, помогу, чем могу, по больному месту походя не ударю, а правду скажу... Если бы снова на Севере в деревнях по-прежнему сторожем у дверей домов стояла метла, а не амбарный замок, как нынче! ...Будь здоров! Твой Кузьмич».

Получил я его 30 декабря. Дату запомнил навсегда, потому что двумя днями раньше позвонил Евгений Богданов и с горечью сообщил о кончине 27 декабря от сердечного приступа нашего Кузьмича.

Талант его был светел, а значит, необходим людям. Душевность и благожелательность, помощь любому человеку были присущи его характеру. И еще я выделил бы самодисциплину и обязательность. Обещал прочитать рукопись к такому-то сроку - и обязательно прочитает, обещал выступить перед читателями - выступит даже не совсем здоровым. Ни от кого и никогда я не слышал, что Жернаков не сдержал слова. Его уважали и любили как земляки-холмогорцы, так и братья-писатели за щедрость души и поморскую распахнутость.

15 декабря Николаю Кузьмичу Жернакову исполнилось бы 90 лет.