или Каким запомнилось начало новой эры человечества
Северодвинца Николая Павловича Мироненко раннее утро 12 апреля 1961 года застало на занятиях в учебном отряде Североморска.
- В РАДИОКЛАССЕ мы, группа корабельных связистов, отрабатывали задачи на прием, - рассказал он. - Едва настроили аппаратуру, как заходит взволнованный офицер из штаба и дает одну на всех установку: в таком-то диапазоне срочно принять сообщение, а тому, кто справится первым, - 10 суток отпуска...
Двое нас было, кому в тот день подфартило. Слышимость была очень плохой, но через помехи пробились и записали. Честно говоря, сначала ничего не поняли, а потом, когда нам пояснили, что это сигналы из космоса, то-то было радости!
- Вроде бы давняя история, а день тот крепко запал, - подытожил Николай Павлович и тут же продемонстрировал недюжинные способности своей профессиональной памяти и выучки: - Позывные с «Востока» я и мои товарищи искали в диапазоне коротких волн 9,019 и 20,006, а в диапазоне УКВ - 143,625 мегагерца...
Еще один северодвинец, и тоже бывший североморец, Александр Владимирович Сергеев сообщил нам, что к полету Гагарина он лично, как и эсминец «Огненный», на котором он служил (к слову, корабль северодвинской постройки), имеет отношение. И хотя связь была, как выяснилось, косвенная, все же ветеран гордится ею. А происходило следующее...
В начале апреля «Огненный» отправился в море. В общем-то, обычный выход, если не считать того, что за несколько часов до отхода на борт явились несколько офицеров-специалистов - все по радиотехнической части. В сплаванном экипаже, где всякий новый человек на виду, сразу обратили на них внимание. Со слов Александра Владимировича, общались незнакомцы исключительно со старшими офицерами корабля и почти круглосуточно дежурили в радиорубке, где имелся новейший по тем временам комплекс радиосвязи. Кстати, его на «Огненный» поставили в том же Северодвинске, где корабль проходил модернизацию. И только по возвращении на базу морякам объявили, что их экипаж обеспечивал слежение за космическим аппаратом «Восток» и связь с ним на случай аварии. Конечно, в ту пору такие задачи относились к разряду секретных...
Любопытным образом запечатлелся день 12 апреля 1961 года и в памяти моряков-архангелогородцев, которые участвовали в 6-й Советской антарктической экспедиции. Вот, что рассказывал водолаз Николай Михайлович Тюриков, находившийся на борту дизель-электрохода «Обь», который, к слову, уже возвращался от берегов ледового континента и находился в водах Гвинейского залива...
«Судно, шедшее прямым генеральным курсом, вдруг неожиданно для всех нас сначала застопорило ход посреди океана, а затем стало ходить какими-то непонятными галсами. Мы ломали головы: с чего бы?! Поинтересовались у штурманов. Их ответ: ведем поисково-разведочные работы...
Еще через пару дней встретили теплоходы Черноморского пароходства «Ворошилов» и «Краснодар», а потом и балтийский теплоход «Долинск». Все они, как оказалось, также «бороздили непонятным образом» простор океана. Впоследствии это дало повод слухам о том, что Юрий Гагарин вовсе не был первым в космосе... А пока мы продолжали уже вчетвером ходить зигзагами по принципу «иди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что».
Честно говоря, постепенно такое, как бы бесцельное, хождение, стало нервировать команду и членов экспедиции. Стояли теплые и тихие дни, мы загорали, купались в бассейне, который оборудовали прямо на палубе, ловили самодельными снастями макрель с борта и даже акул, но весь этот «курорт» скоро надоел - нестерпимо хотелось домой после долгой командировки в Антарктиду.
И вот 12 апреля загремели все судовые динамики: «В космосе - граждане Союза Советских Социалистических Республик Юрий Алексеевич Гагарин!» Только тогда мы и узнали причину наших блужданий: мало ли, куда мог приземлиться (или приводниться) первый космонавт, и потому его ждали везде - и на суше, и на море. Мы были горды тем, что и нам довелось участвовать, хотя и косвенно, в этом событии.
В середине мая «Обь» пришла в Ленинград. Нас встречали с оркестром. Среди тех, кто был на причале, были государственные и партийные руководители высокого ранга, представители общественности, моряки с соседних судов, курсанты училищ. И хотя мы понимали, что эта торжественная встреча имеет к нам отношение как к участникам успешно завершенной экспедиции в Антарктиду, в глубине души мы таили мысль, что в громе аплодисментов слышится еще и признание за небольшое участие в историческом эксперименте, каким явился первый полет человека в космос...»
А в моей памяти, тогда семилетнего мальчишки, Юрий Алексеевич Гагарин впервые запечатлелся очень ярко в связи с неординарным эпизодом.
В апреле 1961-го наша семья оказалась в Ленинграде. Помню, мы с отцом остановились около необычного в те годы магазина под вывеской «Телевизоры». Мы были не единственными - прохожие толпились у витрин, где стояли сразу несколько работающих телеприемников. Как раз транслировали возвращение Гагарина в Москву.
Все и всем было в диковинку: и сами телевизоры, и то, что происходило на экране.
Первый космонавт планеты бодро маршировал по ковровой дорожке от трапа самолета, как я вдруг заметил, что... шнурок на ботинке Гагарина развязался! Страх обуял меня. За героя-космонавта, шагавшего к Хрущеву и членам Государственной комиссии. С ужасом и волнением наблюдал я, как мечется вокруг его ботинка злополучный шнурок, переживал - как бы Гагарин не споткнулся!
Спустя годы, когда я уже работал в киностудии, мне представилась возможность десятки раз прокрутить на монтажном столе ставший сегодня хрестоматийным кадр. И убедиться, что шнурок действительно развязался...
Но вот в тот апрельский день вряд ли кто из взрослых обратил на то внимание. Кругом было всенародное торжество и ликование по поводу 108 минут гагаринского полета! Мы, мальчишки шестидесятых, значение их осознали гораздо позднее.
Олег ХИМАНЫЧ