Номер от 2 декабря 2003 г.

Без розыгрышей пекаря жизнь на «Буденном» протекала бы чрезвычайно скучно

50-е годы. Моряки дальнего плавания на берегу бывают редко. Стоянки у причалов 3-5 дней, и - опять в рейс. Подобная жизнь поневоле приедается, наскучивают шахматы и домино, книги, всевозможные собрания, и люди начинают искать себе развлечения. Бывало, сами и концерты организовывали.

В1954 году, находясь около 5 месяцев в иностранных водах без захода в советские порты, мы не могли получить почту и сменить киноленты. Те 12 кинокартин и 6 бобин с киножурналами мы выучили, казалось, наизусть. Тогда-то и придумали показывать фильмы обратным ходом. И когда знаменитые комики Штепсель и Тарапунька, вместо того чтобы прыгать с зонтиком с вышки, наоборот, взлетали снизу вверх, судовая команда ухохатывалась. Речь из динамиков неслась тоже в обратном порядке, и понять ее было невозможно.

Часто объектами розыгрышей становились молодые матросы. Вот несколько случаев.

«Первичный анализ»

Наш пароход «Буденный» все лето 1953 года ходил Арктикой в большом каботаже. В начале пятидесятых годов навигация транспортных судов в Северном Ледовитом океане продолжалась всего 2,5-3 месяца, на зиму «Буденный» уходил за границу в южные воды, но до этого времени нужно было совершить не один рейс из Архангельска в арктические порты и обратно.

Пекарем на камбузе был Иван Парменыч. Фамилии его уже не помню, да и команда звала его просто Парменычем. Был он в годах, плавал давно и отличался юмором. Его шутки не всегда сразу и раскусишь, особенно доставалось мне, кочегару второго класса.

...В тот раз я находился на ходовой морской вахте и, управившись со всеми делами в котельном отделении, покурив на палубе, спустился в твиндек, чтобы навозить на тачке угля в две специальные ямы. Через некоторое время услышал, что меня кто-то настойчиво окликает:

- Эй, Мокеев! Где ты там пропадаешь? Стармех с ног сбился в поисках. - Парменыч в белом халате и колпаке склонился, пытаясь разглядеть меня в полумраке твиндека. - Он просил передать, чтоб ты ему уголь на анализ в каюту принес...

В мореходном училище нам говорили, что каждый сорт угля подвергают анализу и что предварительный анализ делается на судне, а его результаты направляются в пароходство. Зная о розыгрышах, я взглянул на Парменыча, но ничего необычного в его поведении не заметил, потому и спросил, сколько угля нужно.

- Одного приличного куска будет вполне достаточно, - прозвучало в ответ.

Я выбрал большую глыбу с вкраплениями породы, подумав: «Пусть знают, какой уголь у нас плохой», двумя руками поднял ее и, прижав к животу, потащил к люку. В это время Парменыч на веревочке спустил вниз ведро с водой.

- А это еще зачем?

- Как зачем? А помыть?.. Ты же этот кусок в каюту понесешь, к стармеху Михееву...

Но кусок в ведро не помещался, потому, положив его рядом, попрыскал водой, а потом и облил. В это время сверху Парменыч спустил пару газет:

- Раз не моется, то хотя бы заверни в газету, а я помогу поднять.

Он помог вытащить через люк эту глыбу, а когда я поднялся по трапу, подал ее мне. Бережно взяв ношу, я направился к каюте Михеева, осторожно постучал в дверь.

Ответа не последовало, но дверь оказалась незапертой. Михеева там не было, а стол и кушетка заняты какими-то документами. Хотел положить уголь в раковину умывальника, но побоялся, что тяжелый кусок отломит ее и, отодвинув бумаги в сторону, водрузил уголь на стол, посчитав, что механик сам уберет куда следует. Выйдя из дверей, тут же столкнулся со стармехом. Не дав ничего ему сказать, выпалил:

- Товарищ старший механик! Уголь я вам принес, положил на стол... - и стал ждать благодарности за оперативность.

- Какой уголь? А ну-ка, пошли в каюту!

Он какое-то время смотрел то на меня, то на кусок угля, с которого мокрая газета свисала лохмотьями... И только тут я понял весь подвох Парменыча и обругал себя, что не смог сообразить ранее.

- Кто тебя этому научил? - почти грубо спросил Михеев. Пришлось сказать, что Парменыч.

- Забирай со стола это хозяйство и выкинь за борт, а Парменыча - быстро ко мне!

Я пулей, хоть и с глыбой в руках, вылетел из каюты и что есть силы запустил ее в забортную воду. Сам направился к камбузу, где и увидел поджидавшего меня хохочущего пекаря. Он ходил кругами, согнувшись от душившего его хохота. Я дал ему вволю посмеяться, а потом сказал:

- Ну, а теперь ваша очередь идти срочно в каюту к стармеху!

Взрыв в океане

Зимой 1954 года мы шли южным морем. Погода была хорошая, главное - тихо. Монотонно, негромко работала главная машина, вибрации не чувствовалось. Судно лишь слегка переваливалось с одного борта на другой, что не мешало спокойно нести вахту и отдыхать остальным членам команды.

Ближе к вечеру, когда я находился в столовой, внизу раздался резкий грохот. Все вскочили на ноги, недоумевая, что могло взорваться, упасть, лопнуть? На ход судна это происшествие не повлияло, видимых повреждений тоже никто не находил, хотя взрыв слышали многие. И если на мостике значения ему не придали, то люди в машинном отделении не могли успокоиться, пока не нашли причину.

Сначала там, а потом и по всему судну запахло чем-то кисловато-терпким, очень неприятным. А потом заметили еле бредущего по палубе, шатающегося из стороны в сторону, но с довольной улыбкой, Парменыча. Шторма не было, качки тоже, Парменыч просто был пьян.

Как потом выяснилось, он решил отметить какой-то старинный праздник и заранее поставил вариться брагу. На это торжество он и меня собирался пригласить, о чем иногда намекал, но про затею с напитком не говорил. Да и из команды об этом, похоже, никто не знал, не такой он был человек...

Условия же для осуществления затеи у него были идеальные. Рядом с машинным отделением помещался склад с мукой, куда имели доступ Парменыч да, может быть, кок. Там-то и занялся он изготовлением бражки. Вместо фляги почему-то выбрал стеклянную бутыль литров 10-12, с притертой пробкой, куда и загрузил все необходимые компоненты: дрожжи, сухари, сахар, воду. Чтобы выходили газы, он под пробку подкладывал щепку.

Когда, по мнению Парменыча, брожение закончилось и брага была почти готова, щепку убрал, бутыль закрыл, а чтобы пробка не вылетела, нашел подходящую рейку и одним концом упер ее в пробку, вторым - в потолок, верхнюю часть бункера.

- Когда «ахнуло», - рассказывал он потом, - у меня сердце куда-то вверх ускочило: не могу вздохнуть. Сразу почувствовал что-то неладное, но надеялся, что другое что-то взорвалось. Бросился в бункер (он герметичный), только дверь открыл - как шибанет этим запахом, я аж оторопел. Не знаю, что и делать. На месте, где бутыль стояла, даже осколков не осталось, а все содержимое колышется у стенки под деревянными решетками и толстым слоем пыли и муки. Ну, думаю, теперь все равно ничего не поправишь, отодвинул решетку, встал на четвереньки, раздул хлопья пыли и... приложился губами: не пропадать же добру... Несколько раз так припадал... Вот и нализался.

За это художество получил Парменыч на собрании выговор да указание возместить материальный ущерб. По возвращении в порт в бухгалтерии пароходства вычли у него из зарплаты стоимость ста граммов дрожжей, двухсот граммов сухарей да полутора кило сахара...