Номер от 5 мая 2003 г.

Случай из практики командира подводной лодки (Продолжение)

ПРИНЯЛ доклад торпедеров: «торпеда вышла, боевой (в смысле клапан) на месте!» и акустиков о ходе торпеды и о том, что горизонт чист, цель слева 30 удаляется! Всплыл под среднюю. Вызвал сигнальщика с прожектором на мостик. Прожектор мигает, радист надрывается до хрипоты - ответа никакого. Плавбаза как шла, так и идет десятиузловым ходом и тем же курсом. Все как в прошлогодней истории. Озверев, хотел врубить обоими дизелями 16 узлов и догнать «вражину» - не могу, потеряю торпеду. Так и ушла, окаянная.

Донес оперативному флота о торпедной атаке, о том, что плавбаза ушла и что нахожусь у торпеды в точке широта... долгота... Прошу дальнейших указаний. Вскоре пришло и указание - нам торчать в точке, ожидать эсминец. Пришлось на 3-балльной зыби арканить торпеду за носовой рым, а чтобы ее не било о борт, подложить кранцы. Кранцы у всех Йокангских лодок - знаменитые. Это были автомобильные покрышки, швартовка без которых вообще не мыслилась. Причалы для бригады подплава находились в проливе между островом Витте и материком, дамбы, как теперь, не было и скорость приливо-отливных течений достигала двух-трех узлов. Попробуйте ошвартоваться!

Перевели торпеду на наветренный борт, потравили сколько можно швартов, на котором она болталась. Лодку, как имеющую гораздо большую парусность, ветром отнесло от торпеды, и все успокоились. Стемнело. Прожектором освещаем периодически показывающееся на зыби окрашенное красным цветом практическое зарядное отделение торпеды и обнаруживаем, что она потихонечку тонет. То ли мы ее стукнули, когда ловили, то ли ее топит тяжелый стальной швартов, то ли раньше была нарушена герметичность - теперь это не важно, главное, сколько еще она будет держаться на поверхности.

Ветер понемногу крепчает. Уже 4-5 метров в секунду. Кроме зыби пошла волна. Проклятая торпеда уже надолго скрывается под водой. Настроение препоганое, хоть выкинь... Но вот радостная новость - нас вызывает на УКВ какой-то корабль и запрашивает наше место. Дали ему свое место и одновременно светим по всему горизонту прожектором. Наконец, показались огни. Опознались. Когда корабль подошел поближе, я узнал эсминец проекта 56 и обрадовался ему, как родному. Дело в том, что командир головного корабля этого проекта - Евгений Остапенков был соседом по квартире, когда я учился на классах в Ленинграде.

Спустившись в радиорубку, я обрисовал командиру эсминца положение с торпедой, сообщил, что она часах в двух-трех от затопления и поэтому просил ускорить ее подъем. На эсминце отреагировали положительно, со смаком выругались в адрес плавбазы и приступили к делу.

Дело состояло всего-навсего в том, чтобы к бросательному концу, который будет подан с эсминца, привязать швартовый трос и передать его вместе с торпедой ему. С этой целью он подошел поближе, приготовил линемет, включил прожектор, ослепив при этом нашу швартовую команду, и произвел выстрел из линемета. Куда делся после этого бросательный конец, мы не видели. Минут через десять он сообщил, что линемет неисправен, и он будет подходить с подветренного борта для подачи бросательного вручную.

Из этой затеи тоже ничего не вышло. Легости (это такие плетеные мешочки с грузом, привязанные к ходовому концу бросательного) шлепались где-то на полпути и до лодки не долетали. Наши попытки добросить конец тоже были тщетными. Уж больно высокий борт у него.

Еще через 5-10 минут командир сообщил, что попытается спустить катер. Вот это уже было ни к чему. Ветер и зыбь от зюйд-веста только усиливали волну. На такой болтанке недолго и разбить катер. Однако вмешиваться в решения командира я не стал. Конечно, вскоре получил от него радиоизвестие о том, что катер спустить невозможно.

Но это еще не все. Поскольку на эсминце находился, как позже выяснилось, начальник штаба их бригады, он счел возможным вмешаться в действия командира. Маневр, который он изобрел, может быть, был бы хорош на тихой воде. При свежем же ветре, на зыби, развивающейся волне и все это ночью, маневр был просто дурным.

Моряки старшего поколения помнят эсминцы 56 и в особенности их шикарный форштевень - высокий, с замечательно широким развалом, который позволял этим кораблям ходить полными ходами даже против штормовой волны. Однако при швартовках этот развал загораживал прямую видимость причала или бочки, и при подходке к ним командир пользовался докладами впередсмотрящего. Субъективность оценки расстояния при этом не раз была причиной навалов и смятых чужих леерных стоек.

Эсминец начал подходить носом к носу, с чем я был категорически не согласен, о чем и проорал ему через электромегафон. В иное время я дал бы полный назад и уклонился от такого маневра, но сейчас, с тонущей торпедой на буксире, я был связан. Как и ожидалось, эсминец наклонным форштевнем рубанул лодку в районе 1-2 номеров цистерн главного балласта. Удар, вой и свист выходящего из пробоины воздуха, столб брызг... Кричу:

- Швартовой команде в рубку!

Матросы уже бегут, последним - командир швартовой команды старший лейтенант Куропатченко. Эсминец, конечно, дал задний ход, но пока отрабатывал, вторично ударил по надстройке.

Сыграли аварийную тревогу, осмотрелись в отсеках. Прочный корпус не поврежден. Отлегло... Лодка приобрела крен на правый борт и дифферент на нос. Для спрямления заполнили левый борт ЦГБ №№ 1 и 2 и, кроме того, оба борта ЦГБ №№ 6 и 7. После чего сообщил на эсминец объем разрушений, сказал, что в помощи не нуждаюсь, и тут же через него дал донесение о происшествии оперативному дежурному флота.

Когда рассвело, предложил командиру эсминца к длинному концу, метров двести, навязать через два десятка метров любые плавучести и пробуксировать гирлянду по носу лодки с таким расчетом, чтобы на половине ее длины застопорить движение. Лодка подойдет, поймает трос, привяжем к нему буксир и уйдем в сторону, чтобы не мешать выборке и подъему торпеды.

Сделали, как договорились, он поднял торпеду и пошел по своему плану. Я тоже запросил добро на переход и двинул к дому. Положение почти позиционное, ватерлиния глубоко под водой, заливаемость на ходу солидная - надо искать режим движения. Поговорил с механиком и решили, что пойдем в смешанном «режиме позиционном под РДП». Это когда дизель работает в режиме РДП, при этом воздух поступает через подъемную шахту для работы дизеля под водой, выхлоп - тоже через шахту, что на полметра возвышается над ограждением рубки, но положение позиционное, верхний рубочный люк открыт, и кормовыми горизонтальными рулями поддерживается дифферент 0,5-1 градус на корму. Так и вошли в Кольский залив. От поста Торос получили указание следовать в Пала-губу.

Столь оперативное решение о постановке в аварийный ремонт было очень кстати. Судоремонтный завод № 10, или по старинке «Красный горн», что располагался в Пала-губе, принял нас с сочувствием и гостеприимно. Директор завода Михаил Думчев был моим старым сослуживцем по бригаде ПЛ, механиком на ПЛ С-44.

Кроме повреждений цистерн оказался еще покореженным цепной ящик, в котором была заклинена якорная цепь. Ремонт и испытания заняли всего одну неделю, в течение которой я был вызван в Североморск к начальнику штаба флота вице-адмиралу Рассохо. Там уже сидел командир эсминца и начальник штаба бригады. Адмирал подробно расспросил о повреждениях и сроках ремонта. После моего доклада разговор принял спокойный характер, и вскоре я был отпущен в Полярный.

Как и обещали заводчане, через неделю мы были готовы к дальнейшим подвигам. Приняли в Полярном под завязку солярки и с богом - в Гремиху.

С тех пор я взял себе за правило - на каждом инструктаже перед учениями или торпедными стрельбами дотошно выяснять, кто будет поднимать торпеду, в какие сроки, какие сигналы и в каких сетях будут обязательны к исполнению. Впереди еще много дел - боевой учебы, боевой службы, автономных плаваний, испытаний новых кораблей и их оружия, одним словом - флотской службы.

Флот ведь силен не в базах, а в морях.