Она была словоохотлива и много раз повторяла, что любит тяжелую работу
Как-то еще в советские времена мы с женой приехали на машине в один южный приморский город. Возле квартирного бюро толпился народ. С одной стороны частники, с другой - «дикари», то есть приезжие без путевок и возможности поселиться в гостинице. К нам подошел пожилой мужичонка с впалой грудью и стальными зубами:
Нужна комната? На неделю? Нет, на неделю нельзя». И отошел. Но отошел неуверенно, и я понял, что на него можно давить. Я пошел за ним и спросил: «А может быть, можно и на неделю?» Он посмотрел на меня и обречено кивнул головой: «Ну, пожалуйста». Я потом заметил, что он всегда сначала отказывает, а потом говорит: «Ну, пожалуйста». Мы его так - Нупожалуйста - и прозвали.
Я спросил, далеко ли ехать, Он сказал, нет, километра два-три.
- Я вам покажу. Я буду впереди бежать, а вы езжайте за мной.
- Ну почему же вы будете бежать впереди? - сказал я. - Садитесь.
- Да нет, ну зачем я буду садиться, как-то неудобно.
После того как я ему объяснил, что нам еще более неудобно будет, если он побежит впереди, он сел на переднее сиденье и съежился, стараясь занять как можно меньше места,
Доехали до его дома на окраине города. На крыльце стояла женщина лет сорока, могучего телосложения, в коротком сарафане, и звучно шлепала на себе комаров.
- Ты кого это привез? - закричала она, глядя то на мужа, то на нас, будто мы были совсем никчемушным товаром.
- Дачников, Егоровна, привез на неделю. Других не было.
- Не было? - повторила она. - Ну шо ж. - И посмотрела на нас более благожелательно. - Так шо вы люди богатые, на машине, у меня для вас есть зала за десять рублей,
- В неделю?- спросила моя жена.
- Та не, у дэнь.
- Десять рублей - это дорого, - сказала жена.
- Та не дорого, - убивая комара на ноге, сказала она.
- И к тому же у вас комары.
- Та яки комары? - сказала она и шлепнула себя по щеке. - Хиба ж это комары?
- А что же это?
- Та так. Насекомые.
Вечером на террасе мы угощали хозяев купленным у них же вином. Муж в основном молчал, говорила жена.
- Я, Володя, работаю ото ж бригадиром на винограднику. Ото ж така важка работа. 3 утра до вечора. Но я люблю работать. Когда хорошо поработаешь, тогда ты собой довольный бываешь. Так же ж?
В доме отдельно жили только мы... В других комнатах койки стояли рядами, каждая стоила два рубля в сутки.
Утром мы проснулись - солнце стояло уже высоко. Я вышел в сад к умывальнику и увидел сарай с открытой дверью, а внутри на раскладушке, в том же сарафане, лежит наша хозяйка.
После завтрака я опять увидел ее и спросил:
- Вы сегодня не на работе? Заболели?
- Та ни, - сказала она со вздохом. - У мене ж ото сэссия.
- Сессия? - удивился я. - Сельсовета?
- Та ни. Ото ж горсовета - я там у культурной комиссии состою.
Мы с женой уехали на пляж, потом были в кино, потом в ресторане, вернулись, когда хозяева уже спали. Утром я увидел - хозяйка опять спала в сарае.
- Сессия? - спросил я, когда она вышла.
- Та ни. Ото ж партсобрание.
На третий день у нее было совещание передовиков производства. На четвертый - что-то еще. В доме по-настоящему трудился только ее беспартийный муж. Утром, пока она спала, он по ее приказу уже бежал, как он говорил, «на шоссу» ловить новых квартирантов. А потом в саду что-то строгал, пилил, окапывал деревья.
Поскольку мы уходили из дому раньше хозяйки, а возвращались позже, я никогда не видел ее в другой одежде, кроме старого сарафана.
Она была словоохотлива и много раз повторяла, что любит тяжелую работу. В партию вступила недавно.
- Мэнэ ж ото парторг наш вызвал. «Ты шо ж, - говорит, Егоровна, така хороша работница, а не у партии. Невдобно ж перед людями». Ну я ж подумала, шо як мы, передовые труженики, не будем уступать у партию, то тогда кто ж? Тем более шо партия наша, она же ж мудрая, миролюбивая, так же ж?
Я ей сказал, что я литератор, и она, выражаясь в партийном духе, видимо, рассчитывала, что я о ней что-нибудь напишу. Впрочем, о ней уже без меня писали. И в местной газете, и в «Огоньке». А ее муж, уязвленный своим жалким на фоне жены положением, был вроде домашнего диссидента. Молчал, молчал, а потом взрывался.
- Правильная политика, говоришь? Никто не спорит, что правильная. А почему ж с китайцами поссорились? Член партии, а не знаешь. А потому поссорились, что они нам польты по сорок рублей продавали, а потом в наш магазин заходят и видят: те же польты висят по сто двадцать.
- Та ты ничего не понимаешь, - махала она руками и просила меня: - Ты, Володя, этого не записывай, он же глупый и передового сознания не имеет.
Она мне свои тайны раскрывала постепенно. Накануне нашего отъезда мы опять пили вино на террасе.
- Ото ж стыдно сказать, Володя, но мэнэ ж ото орденом наградили,
- Каким орденом? - я уже не удивлялся, но подумал, что, может быть, орденом маленьким.
- Та ото ж Ленина. Меня Брежнев в Кремле принимал, пальто подавал. Если б, говорит, до того, Егоровна, у тебя б не медаль, хотя б «Знак Почета», мы б тебе сейчас Героя далы.
Мы прожили в этом доме не неделю, а полторы. В последнее утро проснулись от шума. На крыльце галдели человек десять студентов, которых хозяин успел притащить с «шоссы» на наше место.
Прощаясь с хозяином, я спросил:
- А где Егоровна?
- Ушла на виноградник, - сказал он.
Это был ее первый выход на работу за все полторы недели.
Все эти дни мы провели дома или на берегу. А тут первый раз ехали через центр города. И в скверике перед зданием горкома увидели шеренгу портретов, над которыми было написано: «Лучшие люди города». И на четвертом слева портрете красовалась наша хозяйка. В темном костюме, белой блузке, с орденом Ленина на высокой груди.
Владимир ВОЙНОВИЧ