Вся в рубцах и ожогах наша память живая
Утро 9 мая. Возле памятного знака «Ратному подвигу северодвинцев» многолюдно. Выстраиваются в парадный строй матросы и солдаты, готовятся к торжественной минуте ветераны. Хорошо, что тепло, и можно не прятать награды под одеждой.
Александр Алексеевич Кабрин пальто совсем не стал одевать, старого солдата ветром не испугаешь. Стоять, правда, тяжело - под звон медалей на груди присел старый солдат на скамейку, пока митинг не начался. Потеснились соседки. По возрасту видно, что они тоже войну пережили. Значит, есть о чем поговорить, есть что вспомнить под песни тех лет, летящие над сквером.
Подкрутил фронтовик свои красивые усы, улыбнулся:
- Я в молодости все зубы потерял, вот и приходится усами недостачу прикрывать.
В один день похоронил семнадцатилетний Сашка маму, братика и сестричку - отравились грибами в голодном сорок третьем году. А вскоре его в армию призвали. Не жалела парня война, три раза был ранен, один раз контужен. В госпиталь после удара взрывной волной командир его не отправил, сказал, что раз руки-ноги целы, то нужно родине служить. Например, при кухне картошку чистить. За этим делом и научился Александр Алексеевич снова говорить, и слух вернулся. Потом в боевом строю до Польши дошел, там и встретил пятьдесят семь лет назад Победу.
- А мне семь лет было летом сорок второго, - поддерживает разговор на скамейке Нина Никоноровна Ламова, - помню, прятались в бомбоубежище, когда приказали наружу выходить, потому что могло завалить всех в подвале. Бежали по улице, перепрыгивая через зажигалки. А в дом, в который заскочили, 50 зажигалок попало. Взрослые их с крыши скидывали, а мы тушили.
Доносит микрофон слова мэра, других участников митинга. И повисает тишиной скорбная минута молчания. Два мальца, бегавшие друг за дружкой с пластмассовыми пистолетиками, тоже присмирели, увидев, как вдруг очень серьезным стал их только что улыбавшийся дед...
- Снова я никого не встретила из своих, а может быть, просто не узнала. Старухами мы уже стали, - пожилая женщина внимательно смотрит по сторонам. Она не называет своего имени: «Ни к чему, не люблю я этого...».
Семнадцатилетней девчонкой, не послушавшись родителей, ушла добровольцем на войну. Служила на «летучке» - санитарном поезде, который возил раненых из Мурманска до Архангельска.
- Самой опасной была станция Лоухи. Когда поезд пустым шел, проезжали ее спокойно, с ранеными - обязательно фашисты бомбили. Страшно это - беспомощные люди под бомбежкой... После войны я в Латвии жила, до тех пор, пока русских там оккупантами не стали называть. И добрые соседи не превратились в страшных людей. До сих пор трудно нам, верившим советской власти, это понять. Поэтому я очень благодарна тем, кто пришел на сегодняшний праздник с красным флагом.
Достает пачку «Примы», которую называет «смерть мухам»:
- Курю с войны. По сто цигарок безруким солдатам в поезде за день скручивала и прикуривала, вот и втянулась. Некоторые меня за это стыдят. Да пусть лучше двенадцатилетнему пацану, шагающему с сигаретой по улице, замечание сделают, а не человеку, у которого одна нога уже на Мироновой горе...
Автобусы везут нас к Ягринскому мемориалу. Кортежу отдают честь постовые. Останавливаемся возле вокзала - к памятной доске на его стене ложатся гирлянда и цветы.
Роза Васильевна Миронова тоже везет букетик, чтобы положить на каждую могилку солдатского кладбища по пластмассовой веточке. Ее отец, дошедший до Берлина, в Вологодской земле похоронен, но Северодвинск и его память давно стали родными. Здесь ее и награда нашла - серебряная медаль Войска Польского.
Зимой из их деревни отправляли обоз с продовольствием для ленинградцев. Старшим назначали какого-нибудь старика, остальные возчики - подростки. Сутками по трескучему от мороза лесу тянулась вереница саней. И вот однажды Роза увидела на обочине в снегу раненого. Форма на нем не советская, может, враг? Кто-то проехал мимо, а девушка не испугалась, привезла военного домой, в котором уже было десять ртов. Досыта накормить постояльца не могли, но спасло козье молоко. Поправился человек, разговаривавший с мамой на непонятном языке. И однажды ушел. Ни имени, ни звания его Роза так и не узнала. Вспомнила об этом случае только через 25 лет, когда вызвали ее из Северодвинска на вологодчину, чтобы в военкомате вручить заграничную награду за спасенную жизнь польского офицера. Ей говорили добрые слова военные, салютовали юные пионеры, а расспросить толком о том, кому же она помогла в сорок четвертом, и тогда не догадалась. «Молодая еще была», - улыбка у Розы Васильевны очень добрая.
На мемориале никто не говорит торжественных речей. Под печальные удары колокола склоняют люди головы, отдавая дань памяти всем, кого убила война. Тем, кто лежит под именными плитами, в братском захоронении или до сих пор считается пропавшим без вести.
Тихо плачет над могилой Галина Дмитриевна Богачева. Здесь похоронен ее отец, политрук Дмитрий Егорович Попов. 22 июля 1942 года в Малой Кудьме он был смертельно ранен во время бомбежки. С тех пор росли его осиротевшие дочки вместе с горем, у которого не бывает срока давности. Не надо спрашивать хотят ли русские войны. Тому, кто действительно это собирается понять, надо просто встать рядом с нами в светлый и горький День Победы.
... А праздник на улицах города продолжался. Гулял народ на площадях и в парке, у ЦУМа красиво играл военный оркестр. И мы еще не знали, что далекий город Каспийск, содрогнувшись от взрыва и ужаса, в тот час уже оплакивал погибших на параде Победы музыкантов, детей, стариков. У каждого поколения своя война? Тогда нашему досталась самая подлая...
Ольга ЛАРИОНОВА