Они жили вместе уже пять лет на съёмной квартире. «Мой гражданский муж Алексей!» - гордо представляла она того, кого действительно считала мужем. «Моя девушка Олеся» - знакомил он её со своими друзьями.
ВПРОЧЕМ, знакомства с друзьями были очень редкими – так, кого-нибудь случайно встретят на улице. Домой к ним никто не ходил, да и выбираться в свет они не любили. Точнее, не любил Алексей – «А что я там не видел? В России куда не пойдёшь – одни пьяные лица».
После работы Олеся с головой уходила в домашние хлопоты, а Алексей – в компьютер. «Работает, бедный!» - с жалостью думала девушка, глядя на спину любимого. И не было у неё ни упрёков, ни просьб. Подруги успели и замуж выйти, и детей родить, и развестись, а Олеся всё ждала, когда же разогнётся любимая спина и нежный взгляд скажет больше, чем традиционное предложение руки и сердца. Только не разгибалась. Ни спина у компьютера, ни у неё, уже порядком уставшей от постоянных забот.
А потом Леша на две недели уехал в гости к каким-то дальним родственникам. Не оставил ни номера телефона, по которому можно будет связаться там, где нет сотовой связи, ни адреса.
- Погостит и вернётся, - отрезала его мама, которая никак не могла привыкнуть к неофициальной невесте. По классическим канонам жанра, она была из тех свекровей, кто всегда недоволен выбором сына и считает лишь своё собственное мнение единственно верным.
Он и правда вернулся. О поездке ничего практически не говорил, жизнь потекла своим чередом. А спустя полгода, в августе, снова уехал в ту же деревню. Мол, на сенокос послали, надо же помочь двоюродному дядьке крёстного отца! Олеся кивнула – надо. И снова осталась ждать.
Во французской стороне…
Сенокос затянулся. Уже и сентябрь листьями отшелестел, и октябрь отшумел дождями, и ноябрь первым снегом боль запорошил. Только декабрьские метели всё разметали, снова тяжело стало и непонятно, где же Алёша? Его мать перестала трубку брать и дверь не открывала. Тишина кругом.
- Да насовсем он уехал! – не выдержала подруга.
- Как, насовсем?
- Он ещё весной по Интернету с француженкой познакомился, вот и ездил к ней в гости. Всем об этом растрезвонил. Жили в гостинице, договорились, что осенью оформят фиктивный брак, чтобы он мог получить работу и начать оформление вида на жительство.
- А как же я? Мне почему не сказал? – уже не плакала, стонала Олеся.
- Сказал, что не может тебе признаться. Мол, боится истерик и скандалов. Надеялся, что забудешь его. А вот не вышло...
Оказалось, знали все, и все молчали. Оказалось, не было у Олеси ни близких, ни друзей, кто бы мог пойти против воли безумного Лёши и всё рассказать бедной девчонке. Трусливо прятали глаза подружки, когда приходили в гости, но со смехом обсуждали пикантную ситуацию на своих кухнях. От этого было ещё больней.
А ещё оттого, что близился Новогодний праздник, на котором – теперь она уже знала это точно – не будет Лёши. Хоть и подарок уже лежал на самой верхней полке шкафа, и бутылка шампанского мягко блестела в холодильнике золотистой фольгой.
Чудо бывает только в кино и в книжках. В жизни оно не так явно. Не приехал 31 декабря Лёша, не появился и после, хоть именно это загадала Олеся под бой курантов. Праздник отметила вместе с родителями – скучно, но зато так тихо и спокойно.
Так же тихо и незаметно пробралось в феврале в её дом и чудо. Оно было ровно 180 см ростом, в синем пуховике и серой шапочке. Чудо звалось Серёжей и появилось на пороге, чтобы отремонтировать осиротевший без хозяина компьютер. Появилось и осталось, чтобы спустя полгода надеть на тоненький холодный мизинчик золотое колечко.
***
Во Франции, говорят, таких морозов, как у нас не бывает. Может, оттого, что там так, как у нас, не ценится тепло души, Лёша в стране шампанского не прижился. Легкомысленная француженка увлеклась, говорят, итальянцем и о русском любовнике забыла очень быстро. Сначала он потерял работу, потом всякую надежду найти своё место под тенью Эйфелевой башни. В Россию он не вернулся – стыдно, но и достойной работы не нашёл. Видели его в последний раз в каком-то «Макдоналдсе», где он стоял, неуклюжий, в сшитой не по его солидному уже возрасту кепочке:
- Свободная касса! – как-то тоскливо в тысячный раз крикнул он в шумный зал и усмехнулся: у него теперь в жизни свободы даже слишком много.
Ирина Калачёва