Как приходит к нам счастье? Откуда? Ведет ли его кто-то за руку или его душа сама, долго плутая по житейским переулкам, вдруг сталкивается в совсем даже не романтическом месте с другой такой же неприкаянной душой. Сталкивается лоб в лоб, сердится, пытается разминуться и… не может. Так случилось и со счастьем моей героини, которая уж и не мечтала, не чаяла его встретить, а оно раз - и вынырнуло из темного больничного коридора…
Ворчливый доктор
Маленькая уютная больничка в райцентре, куда Аня угодила со своим малышом чуть ли не под самый Новый год. Одноэтажный корпус с окошками на пустырь, с его бесконечными волнистыми сугробами, убегающими к самому лесу; милые добродушные санитарочки-старушки, пытающиеся выведать между делом всю подноготную – и не хочешь, да поплачешься; строгие расфуфыренные медсестры, которые со своим средним образованием и невесть какой врачебной практикой, возомнившие себя профессорами, и один-единственный доктор, который на первый взгляд показался Ане странным. Вернее, человеком не от мира сего, какой она и себя считала. Доктор был молодой, но уже ворчливый. Ворчливый до такой степени, что порой Аня чувствовала себя виноватой в том, что ему так мало досталось места под солнышком. Она уже поняла, что вместо масштабов областного города, которого он, безусловно, был достоин, имея в кармане «красный» диплом и нужные связи, попал по воле судьбы и своего слишком правильного взгляда на жизнь в эту старосветскую дыру, в которой застрял и никак не может собраться с духом и вырвать свое уже начавшее тяжелеть тело из трясины этого захолустья. Нет, он, конечно, пробовал, и не раз, но едва удавалось вытащить одну ногу, как тут же по самое колено увязала другая, потому что в больничку срочно привозили какого-нибудь заморыша-отказника из дальней лесной деревни, и его надо было срочно выхаживать, не бросать же бедолагу на произвол судьбы. Выходив его, он собирал вещи в чемодан - вытаскивал свою вторую ногу, не замечая, что первая снова погрязла в ангинах, отравлениях, фурункулезах и прочей детской чепухе, которая так и липла к его пациентам.
Аня порой закрывала глаза и, слушая доктора, представляла согбенную фигуру, седую бороду клочками и лысину с большое чайное блюдце, из которого любила прихлебывать чай бабушка.
Вздрогнув от очередной высокой ноты, она распахивала настежь ресницы, как школьница из старых добрых кинофильмов, смущенно одергивала на коленках халат и, превозмогая измучившую ее за последние суматошные дни и ночи усталость, смущенно вглядывалась в свежее, румяное лицо доктора.
«Мо-ло-дой…», - удивленно тянула про себя, пытаясь уловить смысл того, что он ей говорил.
Во сне и наяву
А он говорил, что у Сашеньки опять жар, что одна она около него сидеть, наверное, устала (и это было правдой), что неплохо было бы побеспокоить папашу, который вполне мог бы подежурить у постели больного ребенка.
Аня кивала и соглашалась, не смея сознаться доктору в том, что воспитывает Сашеньку одна. Что так же, как и доктор, случайно застряла когда-то в этом захолустье и никак не может вернуться в город, где ждет ее мама и вполне благоустроенная квартира. Она боялась даже намекнуть доктору на то, что судьба ее сыночка и сейчас, и вчера, и завтра только в ее ладонях и ни в чьих больше.
Так и не получив от Ани внятного ответа насчет папашиной помощи, доктор ушел, хмуря свои густые черные брови, и за дверями Аня еще долго слышала его старческое ворчание.
Она опустила голову на белый больничный стол и горько заплакала. Вернее, не заплакала, а тихонько заскулила, как маленькая побитая собачонка, случайно обиженная любимым хозяином. Ночь набирала обороты, за окном бушевала метель, нагоняя новые волны снега, которые и так уже бились в самые окна, и оттого стекла скрипели жалобно и тревожно, ребенок беспокойно ворочался во сне. Аня вставала к нему, поправляла одеяльце, потом пристраивалась на соседнюю свободную кроватку, поджимала к подбородку ноги и пыталась заснуть. Под утро, почувствовав, что затекла шея, Аня пошарила рукой по столу и пододвинула лежавшую на краю кучу газет, подложила их вместо подушки.
Сашенька затих, и Аня, наконец, тоже забылась коротким тревожным сном. Ей снилась ее директриса. Она топала на Аню ногами и кричала, что третий больничный с начала года – это уже слишком, что она возьмет и уволит Аню к чертовой матери. Что таких, как она, за порогом стоит длинная очередь и ждет, когда же освободится хоть одно местечко.
Во сне Аня распутывала клубок несправедливых обвинений. «Третий больничный – это правда, но зачем же топать ногами? Сыночка же разбудите, Лариса Петровна… Терпеть и покоряться, терпеть и покоряться… А уволите? Жаль… Ребят жаль, которые любят и ждут меня… И вас жаль, Лариса Петровна, потому что нет у вас за порогом школы никакой очереди. Помню, как вы обрадовались моему приходу, как поставили условие – два года не рожать. Я и не рожала – терпеть и покоряться – с этим пришла, с этим и уйду… А вы пригласите вместо меня моего предшественника, уволенного за пьянку. Он будет целый месяц держаться, ходить трезвый, как стеклышко, а потом сорвется и пустится опять во все тяжкие. И теперь уже вы будете терпеть и покоряться, покоряться его воле, потому что родители не потерпят пробела в расписании…»
Счастье за окном
Разбудил Аню запах эфира и еще каких-то незнакомых лекарств. Вошел помятый и заспанный доктор, чувствовалось, что не уходил из больницы, просто вздремнул где-то на кушеточке. Вошел и прямо с порога заворчал:
- Спишь? А ты хоть видишь, на чем спишь? Ты же на книжке моей отдыхаешь! А я ее, между прочим, на Новый год в подарок купил…
- Кому? – устало спросила Аня, разминая все-таки затекшую шею. – Сынишке? Или дочке?
- Что-о-о? Какой еще дочке? Нет у меня никакой дочки… Бабушке купил, которая вынянчила меня, а теперь сама впала в детство. Что, смешно? А мне нисколечко… Она там одна, я тут один, чертовщина какая-то несправедливая…
Вот и у меня мама там одна, я – тут одна… «Год прошел, как сон пустой…» Это ведь про меня! Пушкин! Милый Пушкин! И Саша выздоровеет, и Лариса Петровна успокоится, и все будет хорошо. Аня невольно заулыбалась своему внутреннему озарению, смутила доктора и он, зажав книгу локтем согнутой руки, чуть ли не бегом покинул палату.
Аня пролежала еще целую неделю. Собирая вещи и готовясь к выписке, она ненароком выглянула в окно и засмеялась своим мыслям. На морозе прыгал с ноги на ногу доктор с саночками, у него откуда-то появились усы и борода, они заиндевели, и он был похож на настоящего Деда Мороза. И поджидал этот Дед Мороз их с Сашенькой, в этом у Ани никаких сомнений не было…
Валентина Гусева